Николай Ладыгин - И лад, и дали

Постепенно палиндромические стихи стали завоевывать сердца читателей, и в 2000 году в Москве вышла знаменательная книга «Антология русского палиндрома». В ней представлено около 180 поэтов, создавших произведения в виде обратимых стихов, и лишь против фамилии нашего отца, Николая Ивановича Ладыгина, написано: «Классик русского палиндрома».

При обращении к стихам Н. И. Ладыгина надо учитывать, что он был не только поэтом, но и самобытным художником. Близкое к живописному спокойное созерцание мы находим и в стихах Ладыгина. Но тут вмешивается палиндром. Воспринятый Ладыгиным поначалу как прием, он под его пером обрастает художественной плотью. Через палиндром Ладыгин практически вышел к свободному стиху, хотя жестокость ограничений тут была буквально удвоенной. Речь идет не о верлибре, а о том, что можно назвать «русским свободным стихом», в котором не возбраняется ни рифма, ни возникающий время от времени метр. Именно такой стих характерен, например, для В. Хлебникова.

Палиндромическая строка первого раздела не только зримо передает гармонию природы, но и акцентирует какие-то кульминационные точки жизни природы. Первое же и одно из самых сильных у Ладыгина стихотворений «Осенний сон» начинается сразу с кульминации:

Это неожиданное: «Не сова ли била в осень / Лапой?» — заставляет вздрогнуть и остановиться. Образ совы — образ мудрости — его неожиданность и неслучайность подкрепляются строкой: «Лист от сил». Посмотрим на всю первую строфу и увидим, как падает, воронкой закручивается лист в последней строке-слове: «Ее».

Вторая строфа дана как бы одним мазком, в котором четко прорисован лишь «колер елок». А свет идет откуда-то сверху, из-за ветвей. «Золотисто, вот, сито лоз». И, наконец, в третьей строфе, после взрыва алого (калина!), все медленно гаснет и погружается в сон. Соотношение графики, цвета и света находится в таком гармоническом единстве, что пейзажи художника-поэта кажутся подготовительными этюдами к этой работе.

В стихотворении «Поле» с первой же строки возникает ощущение почти музыкально переданного древнего обряда жатвы. И не только потому, что тут появляется древнегреческая Геба — богиня юности, дочь Зевса и Геры (посылающей урожай). Это явление само по себе достаточно символично и не может быть расценено как случайное слово, подошедшее для создания строки. Замечательно то, что все тут реально, и в то же время чуть-чуть странно, как бы в дымке рисуется эта пастораль.

Странность не исчезнет, не рассеется, даже если вы заглянете в четвертый том Даля и прочтете, что «шурга» — это «летний столбовой вихрь», он знаком каждому сельскому жителю, только всюду по-разному называется. Не случайно залетел сюда и Див. Он из «Слова о полку Игореве…». Вероятно, нуждается в объяснении фразы «у ракиты быт и карусель», но для тех, кто уже не помнит, что когда-то весь полевой быт мог крутиться возле какой-нибудь ракиты на опушке леса.

Третья строфа притягивала меня всегда своей тайной. Воля как опыт! Кажется, мы сейчас спохватились и пошли по следу воли и опыта. Ладыгин размышлял об этом еще в 70-х годах, он-то волю и опыт хорошо помнил.