Константин Бальмонт - Полное собрание стихотворений

Когда раскрылись нам Седьмые Небеса,
Когда под звонкий гул златого колеса,
Промчались в высоте толпы крылатых птиц,
Мы чувствовали все, что светит нам краса
Непризрачных существ, нездешних колесниц.

Над каждым колесом, на некой высоте,
Был голубь, словно снег в нагорной красоте,
Четверократный блеск над каждым, кто был там,
Земное все – не то, а эти в высях – те,
И можно с ними быть, и это видно нам.

Как быстры кони все. Как сказочен их вид.
В очах у каждого был камень-маргарит.
А тело – стройное, жемчужно-пышный хвост,
У каждого из уст сияние горит,
Как будто он испил от разнствующих звезд.

И гривою взмахнув жемчужною своей,
Ярился каждый конь дрожанием ноздрей,
А вождь крылатых тех держал в руке ключи,
Всех жаждущих он мчал к нагорностям, скорей,
Туда, где первый день, последние лучи.

Лицо его было как Солнце – в тот час когда Солнце
в зените,
Глаза его были как звезды – пред тем как сорваться
с Небес,
И краски из радуг служили как ткани, узоры,
и нити,
Для пышных его одеяний, в которых он снова
воскрес.

Кругом него рдянились громы в обрывных
разгневанных тучах,
И семь золотых семизвездий как свечи горели пред
ним,
И гроздья пылающих молний цветами раскрылись
на кручах,
«Храните ли Слово?» – он молвил, – мы крикнули
с воплем: «Храним».

«Я первый, – он рек, – и последний», – и гулко
ответили громы,
«Час жатвы, – сказал Звездоокий. – Серпы
приготовьте. Аминь».
Мы верной толпою восстали, на Небе алели изломы,
И семь золотых семизвездий вели нас к пределам
пустынь.

По левую сторону, в одеянии страшном,
Души грешные, сумраки лиц.
Свет и тьма выявляются, как в бою рукопашном,
Все расчислено, падайте ниц.

По правую сторону, в одеяньи лучистом,
Те, которых вся жизнь жива.
Золотые их волосы в красованьи огнистом,
Как под солнцем ковыль-трава.

Минуты отшедшие, не вспыхнувши золотом,
Тяжелым упали свинцом.
И в поле неполотом, и в сердце расколотом
Все размножилось цепким волчцом.

Вы, время забывшие, вы Мира не видели,
Хоть к Миру пиявка и льнет.
Себя не украсивши, вы Солнце обидели,
Вас Солнце, вас Ветер сомнет.

Глаза ваши мертвые как будто вы вделаны,
Как будто они из стекла.
И стрелами будут дела, что не сделаны,
Зачем вас Земля родила?

Лежите в болотах гнилыми колодами,
В жерле ненасытных котлов.
Но к Солнцу – кто солнечный —
веселыми всходами —
Взойдет до жемчужных садов!

И город был чистый и весь золотой,
И словно он был из стекла,
Был вымощен яшмой, украшен водой,
Которая лентами шла.

Когда раскрывались златые врата,
Вступали пришедшие – в плен,
Им выйти мешала назад красота
Домов и сияющих стен.

Сиянье возвышенных стен городских,
С числом их двенадцати врат,
Внушало пришедшему пламенный стих,
Включавший Восход и Закат.

В стенах золотилось двенадцать основ,
Как в годе – двенадцать времен,
Из ценных камней, из любимцев веков,
Был каждый оплот соплетен.

И столько по счету там было камней,
Как дней в семитысячьи лет,
И к каждому ряду причтен был меж дней
Еще высокосный расцвет.

Там был гиацинт, и небесный сафир,
И возле смарагдов – алмаз,
Карбункул, в котором весь огненный мир,
Топаз, хризолит, хризопрас.

Просвечивал женской мечтой Маргарит,
Опал, сардоникс, халцедон,
И чуть раскрывались цветистости плит,
Двенадцатиструнный был звон.

И чуть в просияньи двенадцати врат
На миг возникали дома,
Никто не хотел возвращаться назад,
Крича, что вне Города – тьма.

И тут возвещалось двенадцать часов
С возвышенных стен городских,
И месяцы, в тканях из вешних цветов,
Кружились под звончатый стих.

И тот, кто в одни из двенадцати врат
Своею судьбой был введен,
Вступал – как цветок в расцветающий сад,
Как звук в возрастающий звон.

– Что было у вас за пирами?
– Цветочные чаши, любовь.
– Что выше? – Все звезды над нами.
– Что в чашах? – Поющая кровь.
– Своя иль чужая? – Смешались.
– А песни? – Всегда об одном.
– В какой же стране вы остались?
– Осанну, Осанну поем.