Высоко оценил стихотворение редактор Совр. И. И. Панаев. Он писал 28 июня 1857 г. В. П. Боткину: «Это выучивается наизусть всеми… Все от этого в восторге — и в самом деле это забирает за сердце» (Тургенев и круг «Современника». Неизданные материалы. М.; Л., 1930. С. 424). И тогда же И. С. Тургеневу: «Не правда ли, это вещь, глубоко захватывающая за сердце? Каков изломанный старичок? Вот такие стихотворения печатать приятно. Тютчев обещал дать несколько стихотворений в «Современник» (цит. по: ЛН. М., 1964. Т. 73. Кн. 2. С. 121).
В РВ (1868. Т. 77. № 9. С. 362–364) был отклик «П. Щ.» (П. Щебальского) на стихотворение в связи с анализом эволюции миросозерцания Тютчева. Автор замечает поворот поэта от «лирического периода» своей поэзии и «сферы идеалов» к идее, «которая поразила его своим величием», — панславизму, который связывается им и с влиянием В. Ганки на Тютчева. Процитировав полностью послание поэта к чешскому деятелю, рецензент перешел к рассмотрению стих. «Эти бедные селенья…»: «Самое возвышенное, самое благородное, самое богатое будущностию, самое славное и полезное для России из всех политических соображений становится отныне источником вдохновений Тютчева: возвращение к самобытной жизни миллионов попранных наших братий и участие России в этом столько же политическом, сколько и христианском, подвиге — вот идея, на высоту которой он поднялся, вступив в область реальности. Он не перестает служить идеалу, но более прежнего всматривается в действительность; скорби обыденной жизни не ускользают от его внимания, но он приурочивает их к идеальным стремлениям своего духа. Вот что вырывается у него из души, когда, выехав из пышного города, вагон мчал его мимо печальных деревень его родины (полностью цитирует стихотворение по Изд. 1868 с прописными буквами в выражениях «Русского народа!», «Царь Небесный». — В. К. ). Мне кажется, что самые отчаянные реалисты не скажут, что в приведенном стихотворении русская деревня идеализирована, а если в грустном обращении к ней г. Тютчева нет раздражения, а, напротив, слышится бездна любви, то неужели это недостаток?»
Полемически отозвался об идейном смысле стихотворения А. К. Толстой, признававшийся в письме М. М. Стасюлевичу от 19 февраля 1869 г.: «Если б Вы знали, какой я плохой хозяин! Ничего не понимаю, а вижу, что все идет плохо. Это сознание внушило мне следующий ответ на известное стихотворение Тютчева:
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа!
Вот мой ответ:
Одарив весьма обильно
Нашу землю, Царь Небесный
Быть богатою и сильной
Повелел ей повсеместно.
Но чтоб падали селенья,
Чтобы нивы пустовали —
Нам на то благословенье
Царь Небесный дал едва ли!
Мы беспечны, мы ленивы,
Все у нас из рук валится,
И к тому ж мы терпеливы —
Этим нечего хвалиться!»
(Толстой А. К. Собр. соч.: В 4-х т. М., 1964. Т. 4. С. 266).
Сходная реакция была на стихотворение у А. Н. Майкова, написавшего пародию «Эти пьяные селенья…» 1881 г. (см.: Радуга. Альманах Пушкинского Дома. П., 1922. С. 271). А. А. Фет, дружески-восторженно относившийся к Тютчеву, тем не менее сдержанно отозвался о стихотворении, не считая его актуальным: «Прелестного стихотворения г. Тютчева
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа… нельзя назвать современным. Оно точно так же было бы современным за две тысячи лет, как, вероятно, и будет еще на неопределенное время» ( Фет. С. 82).
Но И. С. Тургенев сочувственно понял идейно-нравственную направленность стихотворения: к рассказу «Живые мощи», над которым писатель работал в начале 1870-х гг., он взял эпиграф из тютчевского стихотворения — «Край родной долготерпенья, край ты русского народа!». В рассказе немало реминисценций из стихотворения. У Тургенева получалось в рассказе: долготерпение не составляет сущности народного характера, ведь Лукерья вынуждена терпеть по необходимости, а не по внутреннему призванию. Но в этой способности она проявляет необыкновенную душевную силу, не падает духом, не черствеет сердцем, ее внутренняя жизнь активна, отнюдь не ленива, она даже готова быть заступницей народа. Общий вывод Тургенева: если народ так «долго терпелив», «помогать такому народу, когда его постигает несчастие, — «священный долг каждого из нас» ( Тургенев. Т. 4. С. 604).
И. С. Аксаков ( Биогр. С. 71, 137–138, 275–276) неоднократно обращался к стихотворению; он процитировал его полностью, выделив вторую строфу, увидев в ней антитезу западничеству и выражение тютчевского христианства. Развивая мысль об идейных заблуждениях («мистификации»), касающихся истории Европы и «конституционных заклинаний» как якобы надежного средства смирить Революцию, биограф противопоставил этому суждению тоже тютчевский тезис: «Только Русская мысль, поставленная вне революционной среды, в состоянии судить здраво о совершающихся событиях» (там же. С. 135); дальше он процитировал: «Не поймет и не заметит…» (всю строфу. — Ред. ), полагая, что комментарием к этому стихотворению и ему подобным служат слова поэта-публициста о России как державе христианской.
Читать дальше