Сергей Есенин - Том 5. Проза

Запись 1896 г. указывает расположение вдов относительно сохи — впрягаются «одна в оглобли, две по бокам и одна сзади», а также манеру пения и текст — «поют странным, раздирающим душу напевом молитву «Святый Боже» (Ушаков Д. Н. Материалы по народным верованиям великороссов. — «Этнографическое обозрение», 1896, № 29/30 (№ 2–3), с. 175–176).

По разным вариантам обряда опахивания становится понятно, что текст молитвы заменял собою специальную обрядовую песню языческого происхождения. Очевидно, именно ее Есенин в «Яре» именует «пением и заговором», подразделяя единое произведение редкой жанровой разновидности на две составные части — мелодию и словесный текст.

С. 117. …у нас положение водится… четверть водки поставь. — В с. Константиново этот ритуал известен как рекрутский, а не как свадебный. В «Воспоминаниях» Е. А. Есениной, прочитанных на совместном заседании Гослитмузея и ИМЛИ им. Горького в 1945 г., сказано: «По нашему деревенскому обычаю все городские призывники должны были купить вина, называлось это — „положение“, и к Сергею явились за „положением“. Отказаться нельзя, где хочешь бери, а вино ставь, иначе покалечить могут» (ГЛМ).

С. 119. «Не шуми, мати зеленая дубравушка, дай подумать, погадать». — Начало народной разбойничьей песни, широко распространенной на Руси. Есенин мог познакомиться с другими ее вариантами по произведениям А. С. Пушкина «Дубровский» и «Капитанская дочка» и по учебным хрестоматиям, например таким, как «Народная поэзия. Былины. Песни. Духовные стихи. С введением и объяснительным словарем» / Сост. А. А. Аксенов. Изд. 3-е. СПб.: Типолит. М. П. Фроловой, 1901 (Приходская б-ка, ред. В. И. Шемякина), с. 392–393.

С. 133–134. «Я умру на тюремной постели, похоронят меня кое-как…» и «А, судьба ль ты моя роковая, до чего ж ты меня довела…» — В повести представлены в обратном порядке строки из разных куплетов народной песни литературного происхождения, широко распространенной на Рязанщине и по всей России. Источником вариантов послужило стихотворение «Голова ль ты моя удалая…» И. К-ева, опубликованное в песеннике Н. И. Красовского «Бродяга» в 1907 г. (см.: Русское народное поэтическое творчество. Хрестоматия: Учеб. пособие для пед. ин-тов. Под ред. А. М. Новиковой. 3-е изд., испр. и доп. М., 1987, с. 364; Гилярова Н. Н. Музыкальный фольклор Рязанской области / Рязанский этнограф. вестник, 1994, с. 40, № 35). Цитированием первых двух комментируемых стихов Есенин закончил стихотворение «Туча кружево в роще связала…» (1915 г.).

С. 138. Голоса на дороге про темную ноченьку поют. — Темная ноченька — очень распространенный образ народных необрядовых песен; в с. Константиново их известно несколько: «Эх, ты, ночка моя, // Ночка темная» — фольклорный вариант стихотворения Н. Г. Цыганова «Ах ты, ночка моя, ноченька…»; «Прощай, жизнь, прощай, радость моя…» — со словами «Темна ноченька — не спится» и др. (см. коммент. к с. 49; Панфилов, 2, 25; 1, 168–169; Песни и романсы… № 319). По «Докладу Правлению Всероссийского союза писателей о поездке в село Есенино для принятия шефства» В. Л. Львова-Рогачевского в 1926 г. известно воспоминание деда поэта Ф. А. Титова: «…и Серега у меня блаженствовал. Все, бывало, просил: „Сыграй мне песню „Ночка темная“ или „Прощай, жизнь, прощай, радость… “» (ИМЛИ).

С. 143–144. Склонившись на колени, закрылся руками и заголосил по-бабьему, ~ не теряла бы ты девичью честь. — Редкостный обрядовый момент — исполнение плача мужчиной — продиктован в первую очередь болью утраты последнего родного человека, а также отсутствием женщин в суровом краю шумящего яра, сочувствующих воплениц — обычных в подобных печальных обстоятельствах соседок и прочих односельчанок, выражающих свое соболезнование таким способом и магически воздействующих на миры живых и мертвых. Содержание плача полностью выдержано в духе фольклорной поэтики — с традиционностью клише и импровизацией соответственно конкретным обстоятельствам и причинам гибели, с применением символики согласно социально-возрастному статусу оплакиваемой.

В жизни Есенина известен момент, когда он сам причитал по-бабьи: «…поздно ночью из Макаровой чайной, где гуляли рекрута, в открытые окна неслось чье-то причитание. Несмотря на поздний час, бабы прибежали послушать, кто кричит? Это Сергей причитал по-бабьи над своим другом детства, который призывался с ним вместе. Бабы плакали под окнами, и рекрута затихли в чайной под его причитание» (ГЛМ). Есенин был готов к причитыванию и раньше. В детстве он был свидетелем или мог знать об этом по рассказам о том, как его другую бабушку Аграфену Панкратьевну Есенину мужики просили покричать слова об истерзанной и заблудшей своей душе, чтобы поплакать над допущенными ошибками и просчетами: «Рассказывали, как пьяные мужики приходили к бабушке и платили ей деньги за то, чтобы она „покричала“ о них. „Эх, тетка Груня! Покричи обо мне, несчастном“» (ГЛМ). Так в начале XX века модернизировалась древняя традиция оплакивания, наполненная прежде обрядовым содержанием и потому присущая в первую очередь похоронам и поминкам и перенесенная оттуда далее на довенчальную часть свадьбы и проводы рекрутов. Сестра Е. А. Есенина уточняет термин: «Причитание по покойникам и вообще всякое причитание в нашем краю называется „кричать“, „крик“» (ГЛМ).