Мария Похиалайнен - Не верьте клятвам, сёстры

С ободрением.

*

Сколько дураков на свете,

Из-за всех не огорчишься.

Лает пёс – уносит ветер.

Что мне пёс, он – не волчище.

Шелудивого, с паршою,

Я когда-то пожалела,

Мосолыжкою большою

Угостила между делом.

И теперь, уверен свято

В праве на моё вниманье,

Всё беснуется, проклятый,

Словно уличил в обмане.

Лает, лает пёс облезлый,

Замолчит – начнёт сначала.

Был бы он моим, болезный,

Я б, конечно, огорчалась:

Что назойливый и злобный,

Беспородный и вульгарный,

С ненасытностью утробной

Тявкает неблагодарный,

Носится, как обалделый,

И, нахально, что-то просит.

Мне же – никакого дела:

Лает пёс – а ветер носит.

Эта долгая зима

Истомила: сырость, хвори,

Опустели закрома,

Недомолвки в разговоре,

Ссоры из-за ничего…

И зловещий волчий вой.

Мы дожили до весны,

Хоть страдали и болели,

Ели хвою от сосны…

Но в хлеву ягнята блеют,

Сок в берёзовых стволах,

Медуница зацвела.

Обольщая гончара,

Утренней росой умоюсь

И примерю в первый раз

Бисером расшитый пояс.

Всё продумала зимой —

И гончар навеки мой.

Солнца жаркие лучи,

Тает снег, бегут ручьи,

Мы кораблики пускаем, —

У детей игра такая.

Много лет прошло…

Опять

От меня уплыл кораблик…

Сколько можно наступать

На одни и те же грабли?

Кочевали долго,

В лошадиных холках

Ленты выгорали,

Как велит обычай,

Мы к пути привычны —

Холод ли, жара ли.

Только три недели

Вволю мы не ели —

Кончились припасы,

Нет людского крова,

И вожак суровый

Матерится басом.

Черствые коврижки,

Мокрые дровишки,

Цыганёнок плачет.

В темноту ночную,

Будто, что почуя,

Раззаржалась кляча.

И, конечно, вскоре

Ей гнедой завторил,

Эх, пораньше так бы —

По степи открытой,

Весело и сыто,

Шел цыганский табор.

Кончились печали,

Ложки застучали,

Вспыхнули поленья,

Наш вожак суровый

Расспросил у новых,

Как найти селенье.

Вот и пир в разгаре,

Вдруг подходит парень,

Видно нет зазнобы,

И, звеня монистом,

С песнями и свистом,

В пляс пустились оба.

Только очень скоро

Дров сгорает ворох,

Кто уснул, кто дремлет.

Нам одним не спится,

Яркие зарницы

Освещают землю.

И уже не вспомнить,

Обвинять кого мне —

Звёзды ли, луну ли

Или запах лета,

Только до рассвета

Глаз мы не сомкнули.

У цыган дорога

Не одна, их много,

Горевать напрасно.

Разбрелись под утро,

По путям, по трудным,

Поделив припасы.

Их кибитки плыли

В серых клубах пыли,

Влево мяли травы.

Мы, народ бродячий,

В поисках удачи

Подались направо.

Из цикла «Сухой остаток»

Мне рок не смягчить: он к стенаниям глух.

Не верьте, не верьте любовным рассказам.

Был шарфик когда-то на шее повязан…

Теперь он валяется в пыльном углу.

Я не смела слов любви ему сказать —

Почему-то замирали на губах.

Но однажды отказали тормоза —

Позвонила. Недоступен. Не судьба.

В бочке дёгтя мёда ложка

Струн души не будет трогать.

Неожиданно немножко —

Мёд совсем не портит дёготь.

Наконец улеглась кутерьма,

Навалилась тупая усталость,

На душе пустота... Оказалось,

Мы «на шару» наелись дерьма.

Жизнь на вкус, как сухая галета:

Крошек хруст на зубах, в горле – ком.

А до лета так далеко…

И наступит ли это лето?

Разобраться стремясь, для начала

Поглядела правде в лицо —

Красотою не отличалось,

Что неважно, в конце концов.

Два солнца освещали жизнь мою.

Я грелся в их лучах, прикрыв глаза от света.

Зайдёт одно – взойдёт другое. Это

Ночь превращало в день, а зиму – в лето.

Прекрасно было. Но не утаю:

Стал утомлять меня порою сильный жар,

И я не знал, куда от зноя деться,

Избытком света извелась душа,

И по желанью разума и сердца

Одно погасло. Раскалённый шар

Померк, пропал, меня не беспокоит.

Не надо прикрывать глаза рукою,

А света и тепла хватает от того,

Которое осталось. Одного

Светила мне достаточно для жизни.

А ненеобходимое – излишне.

Сентенции разумность признаю,

Стараясь не терзаться понапрасну.

Два солнца освещали жизнь мою...