Владимир Гандельсман - Новые рифмы (стихи)

Пусть вернутся домой, пусть живых

явь не будит.

В летней комнате тишь,

пол прохладный,

тенелиственных сот стена,

Елена

снится комнате, шелест в одной из ниш

то покров великий ткет она

и двускладный.

Ты на нем прочитай

рифмой взятый

в окруженье текст сверху вниз:

трусливо

девять строф проспал ты, теперь начинай

бесстрашью учиться и проснись

на десятой.

29 мая 2002

Полиграфмаш

Завод "Полиграфмаш", циклопий

твой страшный, полифем, твой глаз

горит, твой циферблат средь копей

горит зимы.

Я в проходной, я предъявляю пропуск

и, через турникет валясь,

вдыхаю ночь и гарь - бедро, лязг,

валясь впотьмы.

Вот сумрачный народ тулупий

со мной бок о бок, маслянист

растоптанный поодаль вкупе

с тавотом снег,

цехов сцепления и вагонеток,

лежит сталелитейный лист,

и синим сварка взглядом - огнь, ток,

окинет брег.

Слесарный, фрезерный, токарный,

ты заусенчат и шершав,

завод "Полиграфмаш", - угарный

состав да хворь

посадки с допусками - словаря, - вот,

смотри, как беспробудно ржав,

сжав кулачки, сверлом буравит,

исчадье горь.

Спивайся, полифем, суспензий

с лихвой, и масел, и олиф,

резцом я выжгу глаз твой песий,

то желтый, то

гнойнозеленый, пей, резец заточен,

он победитовый, пей, скиф.

Людоубийца, ты непрочен.

Я есть Никто.

Завод "Полиграфмаш", сквозь стены

непроходимые, когда

под трубный окончанья смены

сирены вой

ты лыко не вязал спьяна, незрячий,

я выводил стихов стада,

вцепившись в слов испод горячий

и корневой.

4 июня 2002

Гольдберг. Вариации

(Пятница)

5.

По пятницам, - а жизнь ушла

на это ожиданье пятниц

(не так ли, дядька мой неитальянец?)

от будней маленьких распятьиц,

ты во Дворец культуры от угла

стремишь свой танец.

Какой проход! В душе какой

(на предвкушенье чудной жизни

не так ли, родственник шумнобеспечный?

жизнь и ушла в чужой отчизне,

в той, где бывают девушки с киркой)

пожар сердечный!

Участник нынче монтажа

по Гоголю ты Николаю.

"Вишь ты, - сказал один другому..." Слышу.

И, помню, перед тем гуляю

с тобою, за руку тебя держа.

Ты, Гольдберг, - свыше.

"Доедет, - слышу хохот твой,

то колесо, если б случилось,

в Москву..." О, этим текстом италийским

как пятница твоя лучилась,

всходя софитами над головой,

на радость близким!

Премьера. Занавес. Цветы.

Жизнь просвистав почти в артистах,

о спи, безгрезно спи, зарыт талантец

хоть небольшой в пределах льдистых,

но столь же истинный, сколь, дядька, ты

неитальянец.

9 июня 2002

По Кировскому

Свидетель воздуха я затемнений

различной степени, особенно

когда изрядна морось в городе камней.

И вдруг "ко мне!" услышишь, - незабвенно

косым она прыжком - с хозяином.

"Все на круги..." - неправда мудрости.

Ведь что ни миг - то в освещении ином.

И в этом жесточь совершенной грусти.

Дворы, дворы. Куда ни глянь - дворы.

Выходишь заполночь, - иди, тебя

ждут разбегающиеся раздоры

над головой лиловых облаков, рябя.

В кустах глаза бутылочьи привиделись,

склянь чеховской, разбитой, колкой.

Какой счастливой, жизнь, ты выдалась,

столь, сколь (глянь-склянь) недолгой.

С последней точностью внесет поправки

пусть память, выплески домов распознаны

в документальной ленте Карповки,

отсняты отсветы и тени дна расползаны.

То увеличиваясь тенью в росте,

то со стены себе ложишься под ноги,

проход непререкаем в достоверности

своей, небытие немыслимо, на ветках боги.

16 июня 2002

В сторону Дзержинского сада

Льву Дановскому

По-балетному зыбки штрихи

на чахоточном небе весеннем.

Где то время, в котором стихи

сплошь казались везеньем?

Где Дзержинский? Истории ветр

сдул его с постамента. О, скорый!

Феликс, Феликс, мой арифмометр,

мой Эдмундович хворый.

Мы с тобой по проспекту идем

между волком такси и собакой

алкаша. Дело к мартовским идам.

Ида? Что-то не помню такой.

Где Дзержинский? Решетка и ржа.

Глазированные в молочном

есть сырки, златозуба кассирша.

Отражайся в витрине плащом.

Мы идем с тобой мимо реальных

соплеменников, рифма легко

нам подыгрывает с мемориальных

досок - вот: архитектор Щуко.

Мы с тобой - те, кто станет потом

нашей памятью, мы с тобой повод,

чтобы время обратнейшим ходом

шло в стихи по поверхности вод.