Джеффри Чосер - Птичий парламент

Смиренно восседала на песке,

Что грудою лежал невдалеке –

Но Изощрённость близ неё, к несчастью,

Стояла, и соседствовала с Властью.

О сколь же вздохов пламенных витало

Во храме, сколь их слышалось внутри!

Желанье их рождало и питало,

Огонь от них слетал на алтари;

Их издают и смерды, и цари,

Немилые богине: как ни кинь,

А числю Ревность худшей меж богинь.

Приапа видел я, когда вошёл

Во храм; божок был окружён почётом,

И выряжен, как в ночь, когда осёл

Узрел его предерзостный... Да что там! –

Он гордо скипетр устремлял к высотам.

Всяк возлагал, усердствуя зело,

Цветов гирлянды на его чело.

Нашла себе укромнейший альков

Киприда, со слугой своим, Достатком,

Что был весьма надмен, вельми суров,

Но благородства мечен отпечатком.

На ложе, в полутьме, в безделье кратком,

Ждала богиня, чтобы укатило

На дальний запад жаркое светило.

Власы златые нитью золотой

Обвив, она покоилась на ложе,

И от чела до чресел наготой

Блистала, ноги укрывая всё же

Ласкавшейся и ластившейся к коже,

Тончайшею, прозрачнейшею тканью,

Что, право, не равнялась одеянью.

Витал в алькове дивный аромат,

Хмельной Иакх беседовал с Помоной,

Богиней, истребляющею глад;

Киприда же младой чете влюблённой,

Рыдавшей и коленопреклонённой,

О милости молившей Афродиту,

Сулила нежно помощь и защиту.

И сломанные луки грешных дев –

Охотниц, прогневивших Артемиду,

Висели на стенах; зане, презрев

Обеты, оставаясь только с виду

Невинными, жестокую обиду

Богине, повелевшей жить им чисто,

Чинили Аталанта и Каллисто.

И роспись на стенах я различил:

Дидону, Библис, Тисбу и Пирама,

Изольду и Тристана; там Троил

С Парисом, дети дряхлого Приама,

Вблизи Елены дерзостно и прямо

Стояли, разжигая гнев Ахилла...

Любили все – и всех судьба сгубила.

И снова я пошёл зелёной чащей,

Бесцельный путь, как ранее, держа,

Дабы вкусить отрады наивящей.

И тамошних пределов госпожа

Предстала мне внезапно – толь свежа,

Прекрасна толь, что возмогли б едва

Земные с ней равняться существа.

Усыпала цветами свой престол

Сия богиня чудная, Природа,

В чертоге, в коем был древесный ствол

Опорой густолиственного свода;

И я увидел там подобье схода:

Несметные и всяческие птицы

Слетелись внять велениям царицы.

Зане был день Святого Валентина,

Когда пернатые вступают в брак;

Толь дивная открылась мне картина!

Лесной, речной, морской явился всяк

Летун – и сборище кричало так,

Что дебри, мне почудилось, тряслись,

И мнилось, будто содрогалась высь.

Владычица – приветлива, проста,

Но такожде горда и величава –

Велела всем занять свои места,

Блюдя при том все требованья права;

И вся разноплеменная орава

Расселась чинно, как велит обычай

Рассесться в этот день ватаге птичьей.

Всех выше сели те, кто губит дичь;

Затем, на нижних ярусах ветвей –

Те, кто не ловит живности опричь

Личинок, насекомых и червей;

Всех ниже – певчий дрозд и соловей;

А кто привержен семенам и зёрнам,

Замест ветвей довольствовались дёрном.

Я зрил орла, крылатого тирана,

Что устремляет к солнцу острый взор;

А рядом – белохвостого орлана,

Что близ морей гнездится и озёр;

Там восседал и рыже-серый вор,

Тетеревятник дерзостный, сиречь,

От коего пристало кур беречь;

И сокол славный, и коварный кречет,

Привычные к запястьям королей;

И коршун, что на падаль взоры мечет,

Витая над просторами полей;

И горлинка, что многих птиц милей;

И лебедь, что поёт в предсмертный час;

И филин, чей беду пророчит глас.

Там был журавль, велик и голенаст;

Была зарянка, и болтунья сойка,

Что крикнет – и охотника предаст;

Сова, чья пища – мышь и землеройка;

Хохлатый чибис, бегающий бойко,

И ласточка, что летом ловит мух,

И сельский вестник времени, петух;

И гусь, который встарь квиритов спас,

И отпрыск Афродиты, воробей,

И перепел, и дятел, и бекас,

И вран, глашатай смерти и скорбей,

И вяхирь, больший прочих голубей;

Фазан, жилец поречий и долин,

И пышнохвостый, радужный павлин;

Кукушка, что не вьёт вовеки гнёзд,

И попугай, дитя иных земель;

И дрозд-рябинник; также пёстрый дрозд;

И клёст, кому тольми любезна ель;

Прожорливый баклан, и коростель,

Отшельником живущий; и нырок...

Всех перечесть – не хватит сотни строк.