Елена Шварц - Лоция ночи

В своей постели голубой,
Земля, ты головокружишься,
Вид серый, жалкий и больной —
Но исцелишься.

Мой перелет тебе помог,
Дай пятку из-под одеяла,
Из бороды у Солнца клок
Я травки огненной нарвала.

Печальное постное пенье
Проникло легко под ребра
И сердца лампаду
Протерло
Ладонью.
Как будто я стала сама
Мягкою белою церквью.
И толпы детей и старушек
Входили, крестясь и мигая,
Мне в чрево и кланялись сердцу,
А сердце дымящим кадилом
Качалось, так мерно качалось.
Когда же они уходили —
В буреющий снег полей
Храм под дождем опускался
И в сумерки растворялся
Замерзшим забытым ягненком,
Разорванной смятою грудой.
Печальное постное пенье
С врачебным презреньем вонзалось
Мне в сердце — и там оказалось
То же, что и у всех, —
Тьмы потоки, безмерности малость,
Бог, завернутый в черный мех.

Ангелов дело такое —
Им бы только плясать,
А наше дело другое —
Стариться и умирать.
Ангелы знают — кроме
Радости нет ничего,
А мы, мы разлиты в кувшины,
Как разное вроде вино.
Я знаю, о Господи Боже,
Что мучусь я оттого,
Что Ты не сумел Другого
Создать из себя самого.

Быстрей молись — чтобы молитв
Друг к другу липли кирпичи,
Сплошь, чтобы не было зазора,
Не уставай днем и в ночи.
Чтоб вырастал большой собор
Без окон и дверей. Ни щели.
Чуть замолчишь — внутри уж вор,
Нечистые скользнуть успели.

Я — город, и площадь, и рынок,
И место для тихих прогулок
Для перипатетиков-духов,
И ангельский театр, и сад.
Я — город, я — крошечный город
Великой Империи. Остров
В зеленых морях винограда.
Но что так стучат барабаны?
Враги подступили. Осада!
Я — тихий, и кроткий, и круглый,
И в плане похож на гвоздику.
Но что это трубы так воют
Протяжно, несчастно и дико?

И крики я слышу — «Смолу
В котлах нагревайте!
Ройте колодцы!»
Восходит косматое солнце.
Погибнет и крепость, и замок,
И вся наша библиотека,
Что мы собирали от века.
Вы слышите — Демон
Соблазна стоит при вратах.
А я в это время в башне
Торчала лицом к небесам,
Сдавленная кирпичами
По рукам и ногам.
Враги приближались, влажной
И грязной блестя чешуей:
Отдайте нам чудище в башне
И более ничего!
И тут была страшная битва,
И дым, и грохот — и снова
Наш город тихий
Живет задумчивой жизнью,
Похожий с высот на гвоздику,
Империи остров великой,
И перипатетики-духи
Гуляют в прохладных аллеях,
И чуткое чудище в башне
Их слушает странные речи.

Закат точильщиком склонился,
Остря блистающие вербы.
Смотрела в Солнце Экономка,
Губу прикусывая нервно.

«Сестра, мне кажется, что Солнце
Не там садится — право, право!
Оно всегда за той березой,
А нынче забирает вправо».

«И звезды учишь?» Подняла
Она из пыли хворостинку
И как овечку погнала:
«Левее, Солнышко, скотинка!»

У нас в монастыре
Крещеный черт живет —
То псалтирь читает,
То цепь свою грызет.

Долго он по кельям шалил…
С Серафимой… Молод еще.
То сливками в пост блазнил,
То влепится в грудь ей клещом.

Серафима с молочной бутылкой
Вбежала ко мне:
«Смотри, говорит, поймала —
дрянь какая на дне».

А там бесенок корчится
Размером с корешок,
Стучит в стекло пчелою,
Рук не жалея, рог.

Горошинки-глазенки
С отливом адской бездны
Сверкают: «Ой, пустите!
Я улечу! Исчезну!»

«Что мы с ним делать будем,
Когда он в нашей власти?
Ты, бес, летать-то можешь?» —
«Приучены сызмальства, —

Он тонко отвечает, —
Да вас не повезу!»
Ну, мы тут смастерили,
Накинули узду.

Поводья привязали
Из тонкой лески —
Хоть крутился, кусался,
Вытянули беса.

Серафима говорит:
«Стань побольше, будто конь!
Эх, куда бы полететь?
Ну, давай, бес, на Афон».

Понеслися, полетели,
Будто молния вдали,
Да монахи им не дали
Коснуться Святой земли.

Никчемушный, непригодный,
Жалкий бес!
Сам и виноват — в бутылку
Ты зачем полез?

Мы его отнесли к Аббатисе,
Та взглянула, сказала: «Сжечь!
Но, впрочем… Для поученья
Можно и поберечь».