Елена Шварц - Лоция ночи

— «Ну а Спасителя?» —

«Его я не видала.
Нет, врать не буду. Стоило
Глаза поднять — их будто солнцем выжигало,
Шар золотой калил. Как ни старалась —
Его не видела, почти слепой осталась».
Она мне улыбнулась — «Глазкам больно?»
И в первый раз осталась мной довольна.

Шли три волхва, как три свечи,
Вдоль поля, сада, огорода.
Цвела сирень, как мозг безумный,
Не пели птицы и волхвы,
А пела вещая свобода.
Что за спиною вашей, Числа?
Разъем я кислотою слов —
Откуда Женское возникло,
Откуда Множественность свисла
Ветвями темных трех дубов.
Во тьме есть страшная Девица,
Всей черной кровию кипящей
Она за Богом шла и пела
И мир крутила, будто перстень,
Она звалась тогда — Венера.
Но вот в пустыне родилась
Другая Дева — срок настал,
И в небеса она взвилась, —
Вся — сердца теплый сеновал.
Шли три царя. Не понимали,
Куда идут и сколько дней.
И только знали — что зачали,
Что их самих родят вначале,
Но и они родят теперь.
Венера в космосе кричала,
Что человек — он есть мужчина,
Но ей блаженное мычанье отвечало,
Что Дева, Дева — микрокосм.
Цвела сирень, как мозг безумный,
И птицы ахали крылами,
И я лечу туда и буду
Над теми, плача, петь полями —
Над зимними, где апельсинами
Лежат, измучены, как пахари,
Цветные ангелы — и синюю
Мглу рвут и охами и ахами.

Сестра, достань из сундука
Одежду Рождества,
Где серебром по рукаву
Замерзшая трава.

Ту, синюю, с подбоем алым,
Сестра, достань из сундука,
Накинь Сочельнику на плечи.
Не велика ль? Не велика.

Сестра, из проруби достань,
Из вымерзшей реки
Свеченьем тронутую ткань —
Где наши сундуки.

Не коротка ль? Не коротка.
Сестра, надрай-ка бубенцы,
Звезда вращается, кротка,
Воловьим глазом иль овцы.

Пускай войдет Сочельник
Младенцем в пеленах,
Оленем в снежный ельник
Со свечками в глазах.
Приди хотя бы дедом,
Проснувшимся в гробу,
А мы тебя оденем
В ночь со звездой во лбу.

Левиафан среди лесов
Лежит, наказанный, на суше,
Средь пней, осин и комаров,
Волнуясь синей мощной тушей, —
Его я услыхала зов.

Он мне кричал через леса:
«Приди ко мне! Найди дорогу!
И в чрево мне войди. Потом
Я изрыгну тебя, ей-богу».

И я пришла. Он съел меня.
И зубы, что острей кинжала,
Вверху мелькнули. Я лежала
Во тьме горящей без огня.

Как хорошо мне было там!
Я позабыла все на свете,
Что там — за кожею его —
Есть солнце, и луна, и ветер.

И только шептала: «Отчаль!
Брось в море свой дух раскаленный».
И он заскакал, зарычал:
«Ты лучше, ты тише Ионы».

Я позабыла кровь свою,
Все имена, и смерть, и ужас —
Уж в море плыл Левиафан,
Весь в родовых потугах тужась.

О, роды были тяжкие. Несчастный!
Кровавый небо сек фонтан.
Когда я вылетела в пене красной,
Как глубоко нырнул Левиафан!

Зеленый цветочек
В поле звенит,
Там не шмель, не кузнечик,
Там — царь Давид.
У него есть огненная лестница —
Ровно сто и пятьдесят ступеней,
Он ее закидывает в небо
И по ней танцует на коленях,
Прямо в небо, полное икрой
Звездной, — в чрево рыбины разумной,
Ангелы, пленясь его игрой,
Свои жилы отдают на струны.
Но к утру он возвращается в цветок,
Лестница в гармошку — вся уснула.
И опять он только сок, багровый сок,
И любовь царя-пчелы — Саула.

Что делать с жизнью небольшою,
Пришитой к сердцу моему,
Что делать с этой живорослью,
Что пятится, завидев тьму?
Зачем, Творец, в меня сослали?
Уж лучше б Вы ее держали,
Как прежде, кошечкой в дому.
Зачем ее Вы баловали
И часто за ухом чесали,
А после сливки отобрали
И кличку тоже, — не пойму.
Она мне сердце рвет и мучит
И все по Вас, Творец, мяучит.

Мир меня поймал врасплох —
Я никак не ожидала
Времени, часов и — ох! —
Тихого распада жала.
(Я б не согласилась,
Ускользнула б ловко,
Я бы не вживилась,
Это — мышеловка).
Думала — все это шутка,
Я не думала — всерьез.
Расцветает пышно-жутко
Дерево стеклянных слез.