Варлам Шаламов - Собрание сочинений. Том 3

Не чеканка — литье
Этой медной монеты,
Осень царство свое
Откупила у лета.
По дешевке кусты
Распродав на опушке,
Нам сухие листы
Набивает в подушки.
И, крошась как песок,
На бульвар вытекает,
Пылью вьется у ног
И ничем не блистает.
Все сдувают ветра
На манер завещанья,
Наступает пора
Перемен и прощанья.

Мир отразился где-то в зеркалах
Мильон зеркал темно-зеленых листьев
Уходит вдаль, и мира легкий шаг —
Единственная из полезных истин.

Уносят образ мира тополя
Как лучшее, бесценное изделье.
В пространство, в бездну пущена земля
С неоспоримой, мне понятной целью.

И на листве — на ветровом стекле
Летящей в бесконечное природы,
Моя земля скрывается во мгле,
Доступная Познанью небосвода.

Он — черно-белый, мой букварь,
Букварь моей судьбы:
«Рабы — не мы. Мы — не рабы» —
Вот весь его словарь.

Не мягкий ход полутонов:
«Уа, уа, уа», —
А обновления основ
Железные слова.

Я сам, мальчишка-педагог,
Сижу среди старух,
Старухам поднимаю дух,
Хоть не пророк, не Бог.

Я повторяю, я учу,
Кричу, шепчу, ворчу,
По книге кулаком стучу,
Во тьме свечой свечу.

Я занимаюсь — сутки прочь!
Не ангел, не святой,
Хочу хоть чем-нибудь помочь
В сраженье с темнотой.

Я ликвидатор вечной тьмы,
В моих руках — букварь:
«Мы — не рабы. Рабы — не мы».
Букварь и сам — фонарь.

Сраженье с «чрез», и «из», и «без»,
Рассеянных окрест,
И называется «ликбез»,
Где Маша кашу ест.

И тихо слушает весь класс
Мне важный самому
Знакомый горестный рассказ
«Герасим и Муму».

Я проверяю свой урок
И ставлю балл судьбе,
Двухбалльною системой мог
Отметку дать себе.

Себе я ставлю «уд.» и «плюс»
Хотя бы потому,
Что силой вдохновенья муз
Разрушу эту тьму.

Людей из вековой тюрьмы
Веду лучом к лучу
«Мы — не рабы. Рабы — не мы» —
Вот все, что я хочу.

Моя мать была дикарка,
Фантазерка и кухарка.

Каждый, кто к ней приближался,
Маме ангелом казался.

И, живя во время оно,
Говорить по телефону

Моя мама не умела:
Задыхалась и робела.

Моя мать была кухарка,
Чародейка и знахарка.

Доброй силе ворожила,
Ворожила доброй силе.

Как Христос, я вымыл ноги
Маме — пыльные с дороги, —

Застеснялась моя мама —
Не была героем драмы.

И, проехавши полмира,
За порог своей квартиры

Моя мама не шагала —
Ложь людей ее пугала.

Мамин мир был очень узкий,
Очень узкий, очень русский.

Но, сгибаясь постепенно,
Крышу рухнувшей вселенной

Удержать сумела мама
Очень прямо, очень прямо.

И в наряде похоронном
Мама в гроб легла Самсоном, —

Выше всех казалась мама,
Спину выпрямив упрямо,

Позвоночник свой расправя,
Суету земле оставя.

Ей обязан я стихами,
Их крутыми берегами,

Разверзающейся бездной,
Звездной бездной, мукой крестной.

Моя мать была дикарка,
Фантазерка и кухарка.

Девять прачек на том берегу
Замахали беззвучно валками,
И понять я никак не могу,
Что у прачек случилось с руками.

Девять прачек полощут белье.
Состязание света и звука
В мое детство, в мое бытие
Ворвалось как большая наука.

Это я там стоял, ошалев
От внезапной догадки-прозренья,
И навек отделил я напев
От заметного миру движенья.

И мне на плече не сдержать
Немыслимый груз поражений.
Как ты, я люблю уезжать
И не люблю возвращений.

Три снежинки, три снежинки в вышине —
Вот и все, что прикоснулось бы ко мне,

По закону тяжести небесной и земной
Медленно раскачиваясь надо мной,

Если б кончился сегодняшний мой путь,
Мог бы я снежинками блеснуть.