Генрих Гейне: Германия

Муж, на кресте распятый.

Мой скорбный родич, мне грустно до слез

Глядеть на тебя, бедняга!

Грехи людей ты хотел искупить -

Дурак! -- для людского блага.

Плохую шутку сыграли с тобой

Влиятельные персоны.

Кой дьявол тянул тебя рассуждать

Про церковь и законы?

На горе твое, печатный станок

Еще известен не был.

Ты мог бы толстую книгу издать

О том, что относится к небу.

Там все, касающееся земли,

Подвергнул бы цензор изъятые,-

Цензура бы тебя спасла,

Не дав свершиться распятью.

И в проповеди Нагорной ты

Разбушевался не в меру,

А мог проявить свой ум и талант,

Не оскорбляя веру.

Ростовщиков и торгашей

Из храма прогнал ты с позором,

И вот, мечтатель, висишь на кресте,

В острастку фантазерам!

ГЛАВА XIV

Холодный ветер, голая степь,

Карета ползет толчками.

Но в сердце моем поет и звенит:

"О, солнце, гневное пламя!"

Я слышал от няни этот припев,

Звучащий так скорбно и строго.

"О, солнце, гневное пламя!" -- он был

Как зов лесного рога.

То песнь о разбойнике, жившем встарь

Нельзя веселей и счастливей.

Его повешенным нашли

В лесу на старой иве.

И приговор к стволу прибит

Был чьими-то руками.

То Фема свершила свой праведный суд, -

"О, солнце, гневное пламя!"

Да, гневное солнце следило за ним

И злыми его делами.

Предсмертный вопль Оттилии был:

"О, солнце, гневное пламя!"

Как вспомню я песню, так вспомню тотчас

И няню мою дорогую,

Землистое, все в морщинах, лицо,

И так по ней затоскую!

Она из Мюнстера родом была

И столько знала сказаний,

Историй о привиденьях, легенд,

Народных песен, преданий.

С каким я волненьем слушал рассказ

О королевской дочке,

Что, золотую косу плетя,

Сидела в степи на кочке.

Ее заставляли пасти гусей,

И вечером, бывало,

В деревню пригнав их, она у ворот

Как будто на миг застывала.

Там лошадиная голова

Висела на частоколе.

Там пал ее конь на чужой стороне,

Оставил принцессу в неволе.

И плакала королевская дочь:

"Ах, Фалада, как же мне тяжко!"

И голова отвечала ей:

"Бедняжка моя ты, бедняжка!"

И плакала королевская дочь:

"Когда бы матушка знала!"

И голова отвечала ей:

"Она и жить бы не стала".

Я слушал старушку, не смея дохнуть,

И тихо, с видом серьезным

Она начинала о Ротбарте быль,

Об императоре грозном.

Она уверяла, что он не мертв,

Что это вздор ученый,

Что в недрах одной горы он живет

С дружиной вооруженной.

Кифгайзером эта гора названа,

И в ней пещера большая.

В высоких покоях светильни горят,

Торжественно их освещая.

И в первом покое -- конюшня, а в ней,

Закованные в брони,

Несметной силою стоят

Над яслями гордые кони.

Оседлан и взнуздан каждый конь,

Но не приметишь дыханья.

Не ржет ни один и не роет земли,

Недвижны, как изваянья.

В другом покое -- могучая рать:

Лежат на соломе солдаты,-

Суровый и крепкий народ, боевой,

И все, как один, бородаты.

В оружии с головы до ног

Лежат, подле воина воин,

Не двинется, не вздохнет ни один,

Их сон глубок и спокоен.

А в третьем покое -- доспехов запас,

Мушкеты, бомбарды, пищали,

Мечи, топоры и прочее все,

Чем франки врагов угощали.

А пушек хоть мало -- отличный трофей

Для стародавнего трона.

И, черные с красным и золотым,

Висят боевые знамена.

В четвертом -- сам император сидит,

Сидит он века за веками

На каменном троне, о каменный стол

Двумя опираясь руками.

И огненно-рыжая борода

Свободно до полу вьется.

То сдвинет он брови, то вдруг подмигнет,

Не знаешь, сердит иль смеется.

И думу думает он или спит,

Подчас затруднишься ответом.

Но день придет -- и встанет он,

Уж вы поверьте мне в этом!

Он добрый свой поднимет стяг

И крикнет уснувшим героям:

"По коням! По коням!" --и люди встают

Гремящим, сверкающим строем.

И на конь садятся, а кони и ржут,

И роют песок их копыта,

И трубы гремят, и летят молодцы,

И синяя даль им открыта.

Им любо скакать и любо рубить,

Они отоспались на славу.

А император велит привести

Злодеев на суд и расправу,-

Убийц, вонзивших в Германию нож,

В дитя с голубыми глазами,

В красавицу с золотою косой,-

"О, солнце, гневное пламя!"

Кто в замке, спасая шкуру, сидел

И не высовывал носа,

Того на праведный суд извлечет

Карающий Барбаросса.

Как нянины сказки поют и звенят,

Баюкают детскими снами!