Генрих Гейне - Романсеро

Шитье золотое на алой блузке,

Худые как щепки, росточком малы

И личиком чуть пожелтее золы.

В короне у каждой -- рубин неподдельный,

И каждая мыслит себя безраздельной

Владычицей всех земноводных и птиц,

Царицей, чья воля не знает границ.

А то, что огонь не берет этих бестий,

Чистейшая правда. Скажу вам по чести,

Я в этом не раз убеждался, и все ж

Их духами пламени не назовешь.

А вот старички-мандрагоры, пожалуй,

Народ самый дошлый в лесу и бывалый,-

Короткие ножки, на вид лет -по сто,

Кем были их предки -- не ведал никто.

Затеют они чехарду на опушке,

Вам кажется - в небе летают гнилушки,

Но эла эти старцы не делали мне,

Я к пращурам их безразличен вполне.

У них обучился я магии черной:

Мог птиц завлекать перекличкой проворной

И ночью купальской косить без помех

Траву, что незримыми делает всех.

Волшебные знаки узнал без числа я,

Мог ветру на спину вскочить, не седлая,

И рун полустертых читать письмена,

Будившие мертвых от вечного сна.

Свистеть научился особенным свистом

И дятла обманывать в ельнике мшистом -

Он выронит корень-лукорень, и вмиг

Найдете вы полный сокровищ тайник.

Я знал заклинанья, полезные крайне

При поисках клада. Их шепчешь втайне

Над местом заветным, и все ж, так назло,

Богатства мне это не принесло.

А впрочем, к роскоши равнодушный,

Я тратил немного. Мой замок воздушный

В испанских владеньях из тода в год

Давал мне вполне пристойный доход.

О, чудные дни. Смех эльфов лукавый,

Русалок потехи, леших забавы,

Звенящий скрипками небосклон -

Здесь все навевало сказочный сон.

О, чудиые дни! Триумфальною аркой

Казался мне полог зелени яркой.

Под нею ступал я по влажной траве

С венком победителя на голове.

Какое повсюду царило согласье,

Но все изменилось вдруг в одночасье,

И -- как на беду!-- мой венок колдовской

Похищен завистливой, чьей-то рукой.

Венок с головы у меня украден!

Венок, что сердцу был так отраден,

И верите, нет ли, но с этого дня

Как будто души лишили меня.

Все маски вселенной безмолвно и тупо,

С глазами стеклянными, как у трупа,

Взирают с пустого погоста небес,

В В унынье - один - обхожу я свой лес.

Где эльфы? -- В орешнике лают собаки,

Охотничий рог трубит в буераке,

Косуля, шатаясь, бредет по ручью

Зализывать свежую рану свою.

В расселины, мрачные, словно норы,

Со страху попрятались мандрагоры.

Друзья, не поможет теперь колдовство -

Мне счастья не знать без венка моего.

Где юная? златоволосая фея;

Чьи ласки впервые познал я, робея?

Тот дуб, в чьих ветвях, находили мы кров,

Давно стал добычей, осенних ветров.

Ручей замирает со вздохом бессильным,

Пред ним изваянием надмогильным,

Как чья-то душа у подземной реки,

Русалка, сидит, онемев от тоски.

Участливо я обратился к ней,

Вскочила бедняжка, смерти бледней,

И бросилась прочь с обезумевшим взглядом,

Как будто я нризрак, отвергнутый адом.

ИСПАНСКИЕ АТРИДЫ

В лето тысяча и триста

Восемьдесят три, под праздник

Сан-Губерто, в Сеговии

Пир давал король испанский.

Все дворцовые обеды

На одно лицо, -- все та же

Скука царственно зевает

За столом у всех монархов.

Яства там -- откуда хочешь,

Блюда -- только золотые,

Но во всем свинцовый привкус,

Будто ешь стряпню Локусты.

Та же бархатная сволочь,

Расфуфырившись, кивает -

Важно, как в саду тюльпаны.

Только в соусах различье.

Словно мак, толпы жужжанье

Усыпляет ум и чувства,

И лишь трубы пробуждают

Одуревшего от жвачки.

К счастью, был моим соседом

Дон Диего Альбукерке,

Увлекательно и живо

Речь из уст его лилась.

Он рассказывал отлично,

Знал немало тайн дворцовых,

Темных дел времен дон Педро,

Что Жестоким Педро прозван.

Я спросил, за что дон Педро

Обезглавил дон Фредрего,

Своего родного брата.

И вздохнул мой собеседник.

"Ах, сеньор, не верьте вракам

Завсегдатаев трактирных,

Бредням праздных гитаристов,

Песням уличных певцов.

И не верьте бабьим сказкам

О любви меж дон Фредрего

И прекрасной королевой

Доньей Бланкой де Бурбон.

Только мстительная зависть,

Но не ревность венценосца

Погубила дон Фредрего,

Командора Калатравы.

Не прощал ему дон Педро

Славы, той великой славы,

О которой донна Фама

Так восторженно трубила.

Не простил дон Педро брату