Роберт Грейвз - Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 4. Стихотворения.

Хотя услышишь ужас в чьем-то крике,
Что носится вокруг во тьме гнетущей,
Как ярость дикая иль бессловесность слепого зверя:

Будь добр, не вешай носа, люби любое время года,
И пульс плохой ты находи хорошим,
Ты этой славы дрожь не презирай.

И наслаждение лови в мгновеньи,
Проходи меж мраком, тьмою — в сиянии пространства,
Что узко, как могила, хотя совсем не связано с тем миром.

Ты, соглядатай, стоишь за спиною опять,
Под руку смотришь, пытаясь слова прочитать,
Жарко дышишь в плечо и затылок.
И вот я строчу, обрывая теченье слов,
Несколько фраз для тебя на полях стихов,
Да, для тебя, гость назойливый и постылый!

Все, что только возможно сказать о себе —
За и против, — я сам говорю о себе.
Что тебе остается, враг мой заклятый?
Ко мне, от меня же, самозванным послом
Являться, и путать, и лезть напролом,
Держа наготове курсив и цитаты?

Спесиво и льстиво — все способы тут хороши —
Слишком долго играл ты частицу моей души.
Судья и патрон мой, еще одну рольку припас ты:
Камнем точильным хочешь мне править мозги.
Баста! Есть гордость поэта. Рассыпься и сгинь!
Прахом ты был и пребудешь. Баста!

Вблизи ворот садовых, под луной
И в облаке медовых ароматов,
Изображая верную жену,
Она отвергла зов чужого мужа —
Губами только, но не сердцем, нет!
Не зная, что сказать, она в испуге
Солгать решила, будто для детей…
«Из-за детей» — она себе шептала.

Но ложь есть ложь. Одна она не ходит.
В своей постели ночью, как не раз уж,
Жена отвергла венчаного мужа,
И вновь не сердцем, а губами только.
«Из-за детей», — она себе шептала,
Которых и любить-то не любила.

Чего желаю я на сей земле?
С тобою быть вдвоем на сей земле.
Тебя целую, это чтоб сказать
и услыхать в ответ…

Ты больше не дитя, но как дитя
Провидишь тайны, хоть ты не дитя.
Так постели постель, чтоб я тебе сказал
и услыхал в ответ…

Обет мой на твоей руке в кольце златом,
Обет твой у меня на шее в цепи золотой,
Еще один разок хочу тебе сказать
и раз и навсегда узнать ответ.

Умерших воскрешать
Не колдовство — искусство.
Не каждый мертвый — мертв:
Подуй на уголек —
Раздуешь жизни пламя.

И оживет забытая беда,
И зацветут засохшие надежды.
Своим пером его освоив почерк,
Естественно, как собственную, ставь
Его автоматическую подпись.

Хромай, холь он хромал,
Как клялся он, клянись.
Он черное носил — ходя лишь в черном,
Подагрой он страдал —
Страдай подагрой ты.

Интимные безделицы копи —
Перчатку, плащ, перо…
Вокруг вещей привычных
Построй привычный дом
Для страшного жильца.

Ему даруя жизнь, остерегайся
Могильного пристанища его,
Чтобы оно теперь не опустело.
Завернутый в его истлевший саван,
Сам место ты свободное займешь.

Готы, гунны, вандалы, исаурианские горцы,
Римляне не по рожденью, а по случайности службы,
Знаем мы все так мало (больше мы знать не хотим)
О Метрополисе странном: о храмах его со свечами,
Сенаторах-педерастах, облаченных в белые тоги,
Спорах на ипподроме, кончающихся резней,
О евнухах в пышных салонах.

Здесь проходит граница, здесь наш бивак и место,
Бобы для походной кухни, фураж для наших коней
И тяжесть римских доспехов. Ну, хватит! Лишь тот из нас,
Кто в сумасшедшей скачке, достав тетивой до уха,
Вбивает тяжелые стрелы в чеканные латы персов,
Пронзая насквозь доспехи, успех завершая копьем, —
Лишь тот достоин почета, достоин нашей любви.

Меч свой в ножны вложить властно велел Христос
Святому Петру, когда стража их превзошла числом.
Тогда и была дана Святому Петру возможность
Словом поднять толпу, на помощь ее призвать.
Петр нарушил обет и от Христа отрекся.
У нас за случай такой — забрасывают камнями,
А не возводят в сан…

Ни веры, ни истины нет, ни святости в Церкви Петровой,
А справедливости нет ни во дворце, ни в суде.
Священнику все равно, что мы продолжаем дозором
Посменно стоять на валу. Достаточно нам вместо бога,
Чтоб на хоругви дракон от ветра распахивал пасть.
Сердце империи — мы, а не этот облупленный город:
Гнилому дереву жизнь продлевает только кора.