Во вступительном четверостишии к сборнику Ахматова с удовлетворением и, по-видимому, даже не без гордости говорит о том, что народа своего в несчастье она не бросила.
Нет, и не под чуждым небосводом,
И не под защитой чуждых крыл —
была она в эти годы.
Тема для автора «Реквиема» не новая. Больше сорока лет тому назад, в самом начале революции, Ахматова писала о «голосе», который звал ее «оставить Россию навсегда», и о том, что той «речи недостойной» она не стала и слушать. С тех пор, значит, она своего убеждения и своих антиэмигрантских настроений не изменила.
Ни возражать Ахматовой, ни спорить с ней я не буду. Единственное, что представляется мне необходимым сказать, это, что в исторической драме, участниками или свидетелями которой нам довелось быть, каждый вправе был истолковать свой долг по-своему, а суд над всеми нами принадлежит будущему. Едва ли среди эмигрантов было много людей, ни разу не задумавшихся о правильности, о моральной оправданности сделанного выбора. Однако и среди оставшихся в России должны были возникнуть сомнения. В самом деле, столько тут есть доводов «за» и «против», притом таких доводов, к которым забота о личном благополучии не имеет ни малейшего отношения! Нельзя в вопросе настолько сложном и внутренне противоречивом рубить сплеча, и если ни у кого из нас, надеюсь, нет склонности кичиться тем, что мы эмигранты, то нет и стыда, этим положением вызванного. Эмиграция кончается, доживает свой век, нечего закрывать себе на это глаза. В целом она оказалась достойна своего назначения, своего имени, своей культуры, своей страны, своего народа, и теми русскими поколениями, которые придут после нас, это, наверно, будет признано. Россия – понятие не географическое и уж никак не политическое: эмиграция в прошедшие сорок пять лет была неотъемлемой частью России и напомнила, сказала многое, о чем сказать было необходимо и что в московских условиях замалчивалось, отрицалось или осмеивалось. Мы совсем не оттого прожили свою жизнь и, конечно, умрем на чужой земле, что предпочли быть «под защитой чуждых крыл». Не оттого и не для того. Я уверен, что Ахматова это понимает. Если она утверждает, что выбор ее был продиктован ей совестью, то должна бы признать, что без всяких сделок с совестью можно было счесть единственно верным и другое решение.
О стихах «как таковых» поговорить следовало бы особо. Но «Реквием» – книга, не располагающая к оценке формальной и к критическому разбору обычного склада. Есть в этой книге строчки, которых не мог бы написать в наши дни никто, кроме Ахматовой, – да, пожалуй, не только в наши дни, а со смерти Блока. Но само собой при первом чтении вклад в русскую историю заслоняет значение «Реквиема» для русской поэзии, и пройдет немало времени, прежде чем одно удастся отделить от другого.
Впервые: Мосты. Мюнхен, 1965. № 11.
К версии о подсознательном выборе названия поэтического направления Ахматова относилась как к фантастической выдумке, но вообще воспоминаниям Владимира Алексеевича Пестовского (1886–1940), известного в литературе как «В. Пяст», сочувствовала.
Мой прекрасный Сан Джованни. Данте ( итал. )
Пышное торжество ( фр. ).
Ты не можешь оставить свою мать сиротой. Джойс ( англ. )
О богиня, которая владычествует над счастливым островом Кипром и Мемфисом… Гораций (лат.). – Ред.
Здравствуй, царица! (лат.)
Бог хранит все ( лат.).
Антиной– античный красавец. ( Прим. ред. )
Траурный марш ( фр. ).
Путаница- Психея– героиня одноименной пьесы Юрия Беляева.
Канун Крещенья: 5 января.
Смеяться перестанешь раньше, чем наступит заря. Дон Жуан ( ит. ).
Отчего мои пальцы словно в крови
И вино, как отрава жжет?
(
«Новогодняя баллада», 1923 ).
(Здесь и далее под строкой примечания А. Ахматовой. Примечания составителя оговорены особо.).
Дапертутто– псевдоним Всеволода Мейерхольда.
Иоканаан– святой Иоанн Креститель.
Три «к» выражают замешательство автора.
Долина Иосафата– предполагаемое место Страшного Суда.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу