Сергей Соколкин - Соколиная книга

Только нет ни любви, ни желанья
землю вновь навсегда покидать…
Ты прости мне, что ты не жена мне,
приходи по ночам, как звезда

или сон.
Только без продолженья
мы оставим дорогу туда,
где бросаются чувства на шею,
словно волны, почти без труда

размывая границы былого
и опять возвращаясь назад…
Просто ночью слепою
глаза
к вдохновенным обманам готовы.

Звезды падают. И с замираньем
я смотрю на них. И обдает
ветром душу, как жадным дыханьем —
с тобой знакомящийся женский рот.

«Вход до десяти».
Но что закон мне?! —
Бросив общежитское жилье,
с одинокой полночью знакомлюсь
и вожу по городу ее.

Ей стихи безумные читаю,
радуюсь, —
я ей кажусь – во сне…
По следам за ней крадется снег.
Утром обернусь —
мгновенно тает.

Плачет, видно.
На себя, как в воду,
я гляжу. Назад пора.
А там
женщины приходят и уходят.
А любовь все бродит по пятам.

Дождь сквозь слезы идет,
прячась сам от себя.
Только ты не идешь,
только нету тебя…

Дождь сквозь слезы идет,
сквозь родное лицо.
Дождь сквозь слезы идет.
И сквозь это кольцо.

Дождь сквозь слезы идет.
И сквозь сон городов.
Дождь сквозь слезы идет.
И сквозь нашу любовь.

Дождь сквозь слезы идет
и сквозь слово «Судьба».
Просто я так боюсь
за тебя, за себя.

В парке выключен свет.
Все здесь наоборот…
Дождь сквозь слезы идет.
Превращается в снег.

Только ты не идешь,
голос твой не звонит.
Дождь сквозь слезы идет,
и стучит, и стучит.

Я вновь создал Вас чайной розой,
шиповниковый парафраз.
Но вот когда срывал
сквозь слезы,
то все забыл,
как в первый раз…

Смотрю, в бутылке пива – роза?!
«Вы кто?» – спросил я, как сейчас…
Во мне Ты вспыхнула занозой.
Я вспомнил все —
в последний раз…

Ты разъята природой на сотни причин
избегать меня днем, —
своих глаз опасаться —
и светиться печалью вчерашних мужчин,
когда полночь течет сквозь тебя,
как сквозь пальцы,

поцелуем свернувшись на каждом из них,
обходя безымянный словами своими… —
и во сне очутиться
одной – за двоих,
подыскав с удивлением
этому имя…

Все это не более чем просто душа,
когда я хочу удержаться в сознании,
исполнив тебя в полный рост,
не спеша,
часть тени украв у тебя на прощание…

Как ты в полный голос сейчас хороша!
Неси в поцелуй свое тело певучее.
Замолкла —
как не было.
Так, впрочем, лучше, —
все это не менее
чем просто душа.

Он был безумен,
как ее глаза,
летящие наперерез сердцам,
когда она его искала за
пределами себя,
и до конца

стал «не от мира он»,
когда нашла
его под левой грудью.
Тонкий след
прошел, алея, словно от ножа…
Он вышел и покинул этот свет.

От «Аве Мария», зависшей салютом,
до глаз итальянских и русских былин
судьба дала шанс мне в четыре минуты,
и мне захотелось,
чтоб ты была им.

Бессмертье чужое,
каким же мне утром
со скоростью музыки в небе кружить,
когда на тебя отвели мне минуты,
а позади – или ночь, или жизнь?..

Иль будущее…
Так что, землю минуя,
оплачиваю ежедневный тариф.
Ведь счастья осталось четыре минуты,
а музыки в легких —
минуты на три.

Опять не ко времени я,
но уюта
вдруг так захотелось…
Подъемлю чело.
Вот кончились счастья четыре минуты.
А за душой никого,
ничего…

Вот и все, что в это утро было:
на челе сквозных ветров настой,
в русский крест засыпана рябиной
волчья проседь в гриве вороной.

Всех и вся заставши в плагиате,
с каждым разом умирать устав,
поцелуй, не знавший отлагательств,
бледневеет в сжатые уста.

Вздрагивая мраморною стелой,
где лишь взгляд до гибели живой,
сквозь упрямо-будничное тело
женщина восходит над собой.

Суть себя отдавши на закланье,
повернувшись к зеркалу спиной,
сокровенную прикусывает тайну,
плодородьем родственна с землей.