Сергей Соколкин - Соколиная книга

Не сосчитать тогда на свете было лун.
Мы были варвары, нам помогал Перун.
Но солнце красное, как зарево, взошло.
Мы были варвары, но это всё прошло.

Мы были Западом, Востоком, и собой
мы становились под одной звездой.
Друг другу Родиной мы помогали стать.
И плыл орел по тени от креста.

Шли за Урал мы с правдою в сердцах
и грели Родину в ладонях, как птенца.
И в Енисее – в пламени свечи
мы остужали звонкие мечи.

Но дух стенал, а счастья нет как нет,
и наша кровь порой меняла цвет.
За веком век летел, за годом год,
мы были варвары, такое не пройдет…

…Пропал орел. И звезды замело.
Мы были Родиной, но это все прошло.
Мы были Родиной,
но связь оборвалась —
Россия кончилась,
Помпея началась.

Когда сияла в небесах
моя великая Держава,
мы просто не имели права
знать о расставленных сетях.

Когда ж запуталась в сетях
моя великая Держава,
мы просто не имеем права
забыть о прежних небесах.

Приди, покусись, оторви
от нашего русского хлеба
краюху заплечного неба,
настоянного на крови.

Приди, покусись и возьми
извечное русское поле
набегом языческой воли,
руками, мечом и костьми.

Приди, покусись и уйди
погостами варварских полчищ.
И пусть тебе светит в пути
над миром разверстая полночь.

И палили танки по Руси.
И пожар взвивался над страной.
И летели души в небеси,
озаряя
в прошлом град святой.

И тела трещали, как дрова,
и светился пепел много дней.
И молчала пленная Москва,
ожидая участи своей.

Мертвые не вспомнят про нее
и про нас.
Они в веках лежат.
И кружит над нами воронье.
А над ними ангелы кружат.

Настал черед, мой сводный брат,
омыть в крови святое право.
В бою никто не виноват —
ни сын, ни пасынок державы.

Ты за маммону принял бой,
борясь с Христовыми полками.
Мы оба воины с тобой,
ну что ж, померимся богами!

И правы будем мы вдвойне,
облекшись в дедовские латы.
Не на трибуне, на войне
солдат становится солдатом.

Своим богам и небесам
молись. И трепещи душою.
Русь терпелива, но и нам
обрыдло цацкаться с тобою.

Ну а потомки нас простят
и песню боевую сложат.
И в землю отчую положат.
Иль прахом
пушку зарядят.

Бесноватых мутантов немая орава
возжигает во тьме
матерь-землю мою.
И в нее превращаясь,
я выстрадал право
за нее – за родную погибнуть в бою.

Пыль веков на чело
черной птицей садится,
обагрив русской славой
земное былье.
В каждой пяди ее
кровь златая святится,
и могила Христа в каждой пяди ее.

И, горстьми зачерпнув
этой вечной основы,
я встречаю врага
на крылатом коне.
Ну а лечь в эту землю
и слиться с ней снова,
прямо скажем,
не самый бесславный конец.

Памяти погибшего священника

Обелиск на растоптанной
братской могиле
все коптит жженым мясом
в бесстрастное небо,
хоть торжественный прах,
торопясь, выносили
на просевшие баржи
и сплавили в небыль.
Только помнят подвалы,
как кровушку нашу
сапогами месили, мочой поливали.
Как, пустивши на круг
поминальную чашу,
в нее рыла свиные себя окунали.
Как восставших из тьмы
добивали ногами,
повылазили бесы
под траурным сводом.
Но, златые хоругви
спустив пред врагами,
Русь Святая на них
не пошла крестным ходом.
Лишь в священном дыму
оскорбленною тенью
черный ангел
сверкнул и пропал в одночасье.
И груженой баржою
без благословенья
уплывает Россия
на поиски счастья…

Идет война. И Бог уже не выдаст,
свинья не съест. И Путин ни при чем…
Из дерева одежды шьем на вырост
и крестимся каленым кирпичом.

Идет война. И в землю мы врастаем,
роднясь с травой и облаком в реке.
Закрой глаза – и в перелетной стае
заговоришь на птичьем языке.

Идет война. Любовь давно в разгаре,
горячая, нездешняя любовь.
Гуляй, душа, – в ударе так в ударе,
пока с небес на землю льется кровь.