Игорь Губерман - Иерусалимские гарики

Молит Бога, потупясь немного,
о любви молодая вдовица;
зря, бедняжка, тревожишь ты Бога,
с этим лучше ко мне обратиться.

Не знаю выше интереса,
чем вечных слов исполнить гамму
и вывести на путь прогресса
замшело нравственную даму.

Встречая скованность и мнительность,
уже я вижу в отдалённости
восторженность и раздражительность
хронической неутолённости.

Когда внезапное событие
заветный замысел калечит,
нам лишь любовное соитие
всего надёжней душу лечит.

В дела интимные, двуспальные
партийный дух закрался тоже:
есть дамы столь принципиальные,
что со врага берут дороже.

Петух ведёт себя павлином,
от индюка в нём дух и спесь,
он как орёл с умом куриным,
но куры любят эту смесь.

Подушку мнёт во мраке ночи,
вертясь, как зяблик на суку,
и замуж выплеснуться хочет
девица в собственном соку.

Какие дамы нам не раз
шептали: "Дорогой!
Конечно, да! Но не сейчас,
не здесь и не с тобой!"

На старости у наших изголовий
незримое сияние клубится
и отблесками канувших любовей
высвечивает замкнутые лица.

Любви теперь боюсь я, как заразы,
смешна мне эта лёгкая атлетика,
зато люблю мои о ней рассказы
и славу Дон Жуана – теоретика.

Затем из рая нас изгнали,
чтоб на земле, а не в утопии
плодили мы в оригинале
свои божественные копии.

Семья, являясь жизни главной школой,
изучена сама довольно слабо,
семья бывает даже однополой,
когда себя мужик ведёт как баба.

Увы, но верная жена,
избегнув низменной пучины,
всегда слегка раздражена
или уныла без причины.

Семьи уклад и канитель
душа возносит до святыни,
когда семейная постель –
оазис в жизненной пустыне.

Чтобы души своей безбрежность
художник выразил сполна,
нужны две мелочи: прилежность
и работящая жена.

Чего весь век хотим, изнемогая
и мучаясь томлением шальным?
Чтоб женщина – и та же, но другая
жила с тобою, тоже чуть иным.

Логикой жену не победить,
будет лишь кипеть она и злиться;
чтобы бабу переубедить,
надо с ней немедля согласиться.

Проблемы и тягости множа,
душевным дыша суховеем,
мы даже семейное ложе –
прокрустовым делать умеем.

Забавно, что ведьма и фурия
сперва были фея и гурия.

А та, с кем спала вся округа,
не успевая вынимать,
была прилежная супруга
и добродетельная мать.

Зов самых лучших побуждений
по бабам тайно водит нас:
от посторонних похождений
семья милей во много раз.

Любви блаженные страницы
коплю для страшного суда,
ибо флейтистки и блудницы
меня любили таки-да.

Кто в карьере успехом богат,
очень часто ещё и рогат.

В семье мужик обычно первый
бывает хворостью сражён;
у бедных вдов сохранней нервы,
ибо у женщин нету жён.

Стал я склонен во сне к наваждениям:
девы нежные каждую ночь
подвергают меня наслаждениям,
и с утра мне трудиться невмочь.

Глаза ещё скользят по женской талии,
а мысли очень странные плывут:
что я уже вот-вот куплю сандалии,
которые меня переживут.

Нет, любовной неги не тая,
жизнь моя по-прежнему греховна,
только столь бесплотна плоть моя,
что и в тесной близости духовна.

Когда умру, и тут же слава
меня овеет взмахом крыл,
начнётся дикая облава
на тех старух, с кем я курил.

Думаю угрюмо всякий раз,
глядя на угасшие светильники:
будут равнодушно жить без нас
бабы, города и собутыльники.

Я готовлюсь к отлёту души,
подбивая житейский итог;
не жалею, что столько грешил,
а жалею, что больше не мог.

Я тебя люблю, и не беда,
что недалека пора проститься,
ибо две дороги в никуда
могут ещё где-то совместиться.

Творец нас в мир однажды бросил
и дал бессмысленную прыть,
нас по судьбе несёт без вёсел,
но мучит мысль, куда нам плыть.

С возрастом яснеет Божий мир,
делается больно и обидно,
ибо жизнь изношена до дыр
и сквозь них былое наше видно.