Иван Елагин - Собрание Сочинений в двух томах. Том Первый. Стихотворения

Так во имя светлых далей,
Под всемирный визг и рёв,
В море Чёрное кидали
Офицеров с крейсеров.

А теперь мы время сплющим,
В день сегодняшний войдя:
Поколением грядущим
Вдруг оказываюсь я.

И выходит, как ни странно, —
Всё стряслось из-за меня:
Трупов целые монбланы
И великая резня.

Шли кромешной чередою
Эти чёрные дела,
Чтобы жизнь моя звездою
Небывалой расцвела.

Чтобы стал мой жребий светел,
Чтобы мне удач не счесть!
Может быть, я не заметил?
Может, так оно и есть?!.

Ошметки Жданова
И Семичастного
Сидят и планово
Шипят, начальствуя.

Как соблазнительно
Пойти с рогатиной
На Солженицына
В поход карательный!

Куски выхватывай!
Погром устраивай!
И у Ахматовой,
И у Цветаевой!

Рассказ ли Зощенко,
Статья ль Некрасова
Единым росчерком
Пассаж выбрасывай!

Побольше плоского,
Поменьше резкого,
Режь Заболоцкого
И Вознесенского!

Тут обязательный
Уполномоченный
И на писателя
Топор отточенный!

У Достоевского
Дневник оттяпан,
Ничем не брезгуют
Герои кляпа.

Они конклавом
Стоят суровым,
Как волкодавы,
Над Гумилёвым.

Тут столько вбухано
Труда казённого
На Солоухина
И на Аксёнова,

На Винокурова
И Евтушенко —
Эй, не придуривай,
А стой в шеренге!

Чтоб не протаскивать
Им слова броского —
Упечь Синявского!
Приструнить Бродского!

Ах, Окуджава
И Ахмадулина!
Тут ваша слава
Подкараулена!

Тут над горячим
Российским словом
Главлит с подьячим
Средневековым,

Главлит с чинушей
Кувшиннорылым,
Главлит, тянувший
Полвека жилы!

Пускай на свете
Ты первый гений –
Тебя просветят,
Как на рентгене!

Казённых строчек
Сидит подрядчик,
Сидит начётчик
И аппаратчик,

А сам он смыслит
В делах искусства,
Как коромысло
Или лангуста!

Перед партейной
Халтурой плоской
Благоговейной
Виляет моськой.

А с Мандельштамом
И Пастернаком
Под стать упрямым
Цепным собакам.

Здесь от бездарной
Цензуры вздорной
Воняет псарней
И живодёрней!

Я прыгнул из окна,
Но не сорвался вниз,
А в воздухе повис,
Как радиоволна.

А в комнате остались
Часы и календарь.
Там тень моя, состарясь,
Глядит в окно, как встарь.

А я вверху, в вечернем
Сиреневом дымке,
А я в четырехмерном
Воздушном гамаке

Плыву, как астероид,
Сиянием дразня.
Вы можете настроить
Приемник на меня.

Я — звездный зазывала.
Скользя по облакам,
Я шлю мои сигналы
Таким же чудакам,

Мечтателям, поэтам,
Захватчикам высот,
Кто сам себе планета
И свет в себе несёт,

Кто не в ладах с причалом,
Кто кружит одинок
По кривизнам печальным
Отверженных дорог.

Я стою под березой двадцатого века.
Это времени самая верная веха.

Посмотри — на меня надвигаются ветки
Исступленнее, чем в девятнадцатом веке.

Надо мною свистят они так ошалело,
Будто шумно береза меня пожалела,

Словно знает береза: настала пора
Для берез и поэтов — пора топора.

Словно знает береза, что жребий наш чёрен,
Оттого, что обоих нас рубят под корень,

Оттого, что в каминах пылают дрова,
Оттого, что на минах взрывают слова.

Я стою — и тоски не могу побороть я,
Надо мною свистят золотые лохмотья.

Вместе с ветками руки к потомку тяну я,
Я пошлю ему грамоту берестяную.

И правдиво расскажет сухая кора
Про меня, про березу, про взмах топора.

Мы далеки от трагичности:
Самая страшная бойня
Названа культом личности —
Скромно. Благопристойно.

Блекнут газетные вырезки.
Мертвые спят непробудно.
Только на сцене шекспировской
Кровь отмывается трудно.

Всем и каждому у нас одна дорожка,
Жизнь устроена, как русская матрёшка.