Игорь Губерман - Гарики на все времена (Том 2)

Да, в небесах заключается брак,
там есть у многих таинственный враг.

Бог чувствует, наверно, боль и грусть,
когда мы в суете настолько тонем,
что женщину ласкаем наизусть,
о чем-то размышляя постороннем.

Предчувствуя любовную удачу,
я вновь былую пылкость источаю,
но так ее теперь умело прячу,
что сам уже почти не замечаю.

Весь век земного соучастия
мы учим азбуку блудливости —
от молодого любострастия
до стариковской похотливости.

Все беды у меня лишь оттого,
что встретить пофартило и любить
мне женщин из гарема моего,
который у меня был должен быть.

Подавленных желаний тонкий след
рубцуется, но тлеет под золой,
и женщина грустит на склоне лет
о глупой непреклонности былой.

Мне кажется, былые потаскушки,
знававшие катанье на гнедых,
в года, когда они уже старушки —
с надменностью глядят на молодых.

Творца, живущего вдали,
хотел бы я предупредить:
мы стольких дам недоебли,
что смерти стоит погодить.

Я в разных почвах семя сеял:
духовной, плотской, днем и ночью,
но, став по старости рассеян,
я начал часто путать почву.

Я прежний сохранил в себе задор,
хотя уже в нем нет былого смысла,
поэтому я с некоторых пор
подмигиваю девкам бескорыстно.

В любых спектаклях есть замена,
суфлеры, легкость обсуждения;
постель — единственная сцена,
где нет к актеру снисхождения.

С годами стали круче лестницы
и резко слепнет женский глаз:
когда-то зоркие прелестницы
теперь в упор не видят нас.

Любовь как ни гони и ни трави,
в ней Божьему порядку соответствие,
мы сами ведь не больше чем любви
побочное случайное последствие.

А бывает, что в сумрак осенний
в тучах луч означается хрупкий,
и живительный ветер весенний
задувает в сердца и под юбки.

Кто недавно из листьев капустных,
тем любовь — это игры на воле,
а для взрослых, от возраста грустных,
их любовь неотрывна от боли.

А наша близость — только роздых
на расходящихся путях,
и будет завтра голый воздух
в пустых сомкнувшихся горстях.

Что к живописи слеп, а к музыке я глух
уже невосполнимая утрата,
зато я знаю несколько старух
с отменными фигурами когда-то.

Логической мысли забавная нить
столетия вьется повсюду:
поскольку мужчина не может родить,
то женщина моет посуду.

Зря вы мнетесь, девушки,
грех меня беречь,
есть еще у дедушки
чем кого развлечь.

Зря жены квохчут оголтело,
что мы у девок спим в истоме,
у нас блаженствует лишь тело,
а разум — думает о доме.

Отменной верности супруг,
усердный брачных уз невольник —
такой семейный чертит круг,
что бабе снится треугольник.

В людской кипящей тесноте
не страшен путь земной,
весьма рискуют только те,
кто плохо спит с женой.

Ты жуткий зануда, дружок,
но я на тебя не в обиде,
кусая тайком пирожок,
какого ты сроду не видел.

Внутри семейного узла
в период ссор и междометий
всегда легко найти козла,
который в этой паре третий.

У всех текли трагедии и драмы,
а после оставалась тишина,
морщины на лице, на сердце шрамы
и памятливо-тихая жена.

Настолько в детях мало толка,
что я, признаться, даже рад,
что больше копий не нащелкал
мой множительный аппарат.

Куда ни дернешься — повсюду,
в туман забот погружена,
лаская взорами посуду,
вокруг тебя сидит жена.

Бес или Бог такой мастак,
что по причуде высшей воли
людей привязывает так,
что разойтись нельзя без боли.