«Ты осквернил мой край родимый,
Ты мужа моего убил —
И раскрываешь мне объятья,
Чтоб утолить свой подлый пыл!
Ты пожелал, чтоб я ласкала
Моей отчизны палача?
О, нет! Кто к нам с мечом приходит.
Тот погибает от меча».
И до чеканной рукояти
Клинок ему вонзился в грудь.
Майор, головорез отпетый,
Окончил свой бесславный путь.
Он угощеньем сыт по горло.
Кровь заструилась, клокоча.
«Умри! Кто к нам с мечом приходит,
Тот погибает от меча».
Октябрь — ноябрь (?) 1942
Однажды на крыльце особняка
Стоял мальчишка возле самой двери,
А дотянуться пальцем до звонка
Никак не мог — и явно был растерян.
Я подошел и говорю ему:
«Что, мальчик, плохо? Не хватает роста?..
Ну, так и быть, я за тебя нажму.
Один звонок иль два? Мне это просто».
«Нет, пять!» Пять раз нажал я кнопку.
А мальчик мне: «Ну, дяденька, айда!
Бежим! Хоть ты большой смельчак, а трепку
Такую нам хозяин даст — беда!»
Декабрь 1942
1
Если б ласточкой я был,
Если б крыльями я бил,
В час, как солнышко зайдет
И Чулпан-звезда взойдет,
Дом родной, страна моя,
Прилетел к тебе бы я,
Только свет заря прольет.
2
Был бы рыбкой золотой,
В час, когда волной крутой
Белая кипит река,
Затопляя берега,
Тонкобедрая моя,
Верь, приплыл к тебе бы я,
Лишь туман падет в луга.
3
Был бы быстрым я конем,
В час, когда живым огнем
На траве роса блеснет,
Ветер гриву разовьет,
Дочь моя, звезда моя,
Прибежал к тебе бы я,
Лишь цветами ночь дохнет.
4
Нет, лишь воля мне мила,
Лишь бы воля мне была —
Я бы саблю в руки взял,
Карабин свой верный ваял,
Край любимый мой, тебя
Защитил бы я, любя,
В славной битве храбро пал!
1942
Поднял руки он, бросив винтовку,
В смертном ужасе перед врагом.
Враг скрутил ему руки веревкой
И погнал: его в тыл под бичом,
Нагрузив его груза горою,
И — зачеркнут он с этой поры.
Над его головой молодою
Палачи занесли топоры.
Словно рабским клеймом ненавистным,
Он отмечен ударом бича,
И согнулось уже коромыслом
Тело, стройное, как свеча.
Разве в скрюченном этом бедняге
Сходство с воином в чем-нибудь есть?
У него ни души, ни отваги.
Он во власти хозяина весь.
Поднял руки ты перед врагами —
И закрыл себе жизненный путь,
Оказавшись навек под бичами.
То, что ты человек, — позабудь!
Только раз поднял руки ты вверх —
И навек себя в рабство ты вверг.
Смело бейся за правое дело,
В битве жизни своей не жалей.
Быть героем — нет выше удела!
Быть рабом — нет позора черней!
Январь 1943
Хадича тонка, как ветка,
И с гуляния нередко
За полночь она приходит:
Любит погулять соседка.
Старый сторож рано что-то
Затворил вчера ворота
И заснул к ее приходу.
Как же быть ей? Вот забота!
Ночевать под лунным светом
У забора даже летом
Нелегко, будь даже совесть,
Как лицо, чиста при этом.
Хадича, уняв досаду,
Стала лезть через ограду
И о гвоздь внезапно юбку
Порвала, беря преграду.
Девушка, войдя в светелку,
Поступила б не без толку,
Если бы не поленилась
Ниткою взнуздать иголку.
Но она сказала: «Поздно.
Ишь как небо нынче звездно».
И, отдавшись сну безвольно,
Поступила несерьезно.
Утром, скинув одеяло,
Потянулась, еле встала
И помчалась на работу:
Времени осталось мало.
А в дороге, эка жалость,
Ножка слишком обнажалась,
Но ужасно модной юбка
Встречным женщинам казалась.
День прошел. И вот потеха:
Юбки, чтоб достичь успеха,
Женский пол разрезал сбоку.
Чуть не плачу я от смеха.
Изменяясь, как погода,
День живет порою мода.
Если б юбку в час прихода
Хадича вчера зашила,
Не испортилась бы мода.
Девушки, весной и летом,
Внемля дружеским советам,
Не гуляйте слишком поздно,
Очень вас прошу об этом.
В час, когда луна в зените,
Вы преграды не берите
И, порвав еще что-либо,
Модным это не зовите!
12 февраля 1943
Я помню юности года,
Свидания и ссоры.
Любил смертельно я тогда
Красотку из конторы.
Читать дальше