Георгий Леонидзе - Сталин. Детство и отрочество

Где же вы теперь, колосья,
Золотевшие в полях?
Трудно стало бедным парням
Одолеть предсмертный страх.

Ведь они пахали землю.
Может, зерен жемчуга,
Ставши стеблями на поле,
Их не выдадут врагам?

Где же, где же вы, колосья?
Надо парням жизнь сберечь!
Не видать златоголовых,
А петля у самых плеч!

— Боже, боже! Мать родная!
Искры слез. Возросший гул.
— Так его! — и кто-то шубу
Деловито застегнул.

— Ну и время! Капитала
Не сберечь для черных дней!
Для таких и петли мало!
Я бы их штыком, ей-ей!

— Не простим!
Запомним это,
Затаивши в сердце гнев!—
Молвил парень в черной блузе,
Боль и ужас одолев.

Не мальца ль желанье сбылось,
Чтоб герой не погибал?
Смертник, в саван облаченный,
Оборвался и упал.

— Он, видать, невинен, люди! —
Загудел кругом народ.
— Пощадить! Неправы судьи,
Раз могила не берет!

Но палач опять за дело,
И народ теснится зло.
Зреет ярость.
Грудь Сосело
Снова дышит тяжело…

— Этак даже псов не душат
Или брошенных котят!
Если то царя веленье,
Он не меньше виноват!

И подавлен мальчик думой.
Сверстников объемлет страх.
И домой бегут ребята
С первым ужасом в глазах.

Едва вздремнув, проснулся мальчик
И в гневе он клянет царя.
Учителей тревожит в школе,
Негодованием горя.

— Нас наставляет катехизис,
Что вечен справедливый бог,
Что вездесущ и неизменен,
Непостигаем и высок.

Твердим, что с дней первоначальных,
Неизмерим, неповторим,
Он, всеблагой и всемогущий,
Дарит добро сынам своим.

— Ты прав, дитя!
— Тогда чего же
Людей лишает он щедрот?
Ужель не знает, что пирала
Обида и нужда гнетет?!

— Он знает все!
— Тогда зачем же,
Когда любимцев одарял,
Забыл создатель всемогущий,
Что счастья жаждет и пирал?!

— Дитя! Господь великодушен,
Но он испытывает нас,
Нам предназначив эту землю,
Следя за нами каждый час.

И по заслугам в этом мире
За гробом одаряет он…
— Но ведь создатель мудр от века
И не как смертные рожден.

Зачем всезнающему богу
Людей напрасно искушать?
Раз он дает дыханье грешным,
Ведь им греха не избежать!

А потому…
— Ты, Джугашвили,
Побойся бога! Меру знай!
Чего ты затеваешь споры?
Вопросов праздных избегай!

Учи прилежней катехизис!
Не по годам ты, братец, смел!
Все, сказанное в этой книге,
Вписать создатель повелел…

И мальчик сел, смущен, за парту;
Сомнений не унять ему.
И в возмущенном юном сердце
Звучат слова: — А потому…

Слушал малыш поученья.
Что это? Голос могил?
Слушал, но детской мечтою
Где-то высоко парил.

Слушает, но не сдается.
Думает тайно: «Не то!»
Чудятся дальние страны,
Где не страдает никто.

Понял, что в школе готовят
Преданных трону навек,
Чтобы льстецы выживали
И погибал человек.

Знает, что, множа напасти,
Мир расколола вражда.
Боль обжигает крапивой
И не пройдет никогда!

Ярость в младенческом сердце,
Гневом пылают глаза;
Ждет он, чтоб толпы восстали
И грохотала гроза.

Парус упругий натянут,
Тучами небо грозит.
Сердце уже пламенеет
И не прощает обид.

И, недовольная жизнью,
Неукротима душа.
Что же Сосело подскажут
Книги — друзья малыша?

— Чего не спишь еще, мой голубь?
— Другой, как эта, книги нет!
Хотел бы до последней строчки
Прочесть, пока блеснет рассвет.

Стихов певуче-звонких сладость
Впивает мальчик, опьянев.
Он любит древние сказанья
И руставелевский напев.

— О, хевисбер, могучий Гоча,
Моя мечта всегда с тобой!
— Рожденный раз лишь раз погибнет! —
Звучит его ответ простой.

— Но умирать героем должно,
Во имя ближних, мой сынок,
Чтоб весь народ, скорбя о жертве,
Итти за гробом гордо мог.

— Отец! Поверь, что так и будет!
Мне умирать не тяжело! —
И в урагане знамя Гоча
Горит, взметнувшись, как крыло.

— О, хевисбер, народом чтимый,
Скажу, сходя навек во тьму:
— Земли, где кости предков тлеют,
Не отдавайте никому!