Георгий Леонидзе - Сталин. Детство и отрочество

С Россией восстали грузины;
И тысячи новых бойцов
В Париже и Индии дальней
Громили ограды дворцов.

Но сколько великих пожарищ
Сатрап иль монарх погасил!
О, сколько заглохнувших штормов,
Повстанцев, упавших без сил!

Знамен не исчислить склоненных,
Казненных, смежающих взгляд,
Чья кровь на столбах засыхала
Лилась у дворцовых оград.

Упавший в песок гладиатор
И те, что изведали кнут,
Повстанец средь зарев и дыма,
Что был под яремом согнут,
Провидец в огне инквизиций,
Рабочий и сеятель нив,
И раб, и холоп ожидали
Спасенья, свой гнев затаив…

Скрипнет дверь. С работы долгой
В поздний час отец придет;
На его лице довольном
Чуть поблескивает пот.

Не легко пестом латунным
Мять подошву день-деньской!
Но с субботой наступает
Мирный праздничный покой.

Малыша берет на руки:
— Голубок любимый мой!
Яблоко дает, лаская,
И орехи с пастилой.

Взворошив щипцами уголь,
Сядет греться у огня.
Гости люльку окружают,
Малыша к себе маня.

И дудуки заполняют
Скромный комнатный уют:
— Только есть и пить не дело,
Пусть дудуки запоют.

Из пришедших старший — Гиа
В синих клубах табака…
Как кирпичника Сандала
Песнь протяжна и сладка!

Седовласый дед Гиорги
От живых давно ушел:
У помещика, у князя
Крепостного труд тяжел.

«Крепостным Амилахвари
Хлеб не ссыпать в закрома,
Голубой чохи не справить,
Чтобы шла по ней тесьма.
Не дадут ни поля мне,
Ни мякины на гумне!»

Убежав от бар жестоких,
В Гори дед приют обрел,
Был один ему подмогой
Лишь безрогий старый вол.

Пусть несладко жил Гиорги,
Он не стал душою злей
И смотрел, как гладит ветер
Колос зреющих полей.

С нивы сжатой не подымет
И зерна, хулы боясь:
Надо ж птахам прокормиться,
Ведь немало их у нас!

И жена, его опора
В жизни трудной и простой,
Лишь один лечак сносила,
Обездолена нуждой.

Сна и отдыха не зная,
На часок смыкала взор.
Полки вытирала чисто,
Подметала тесный двор.

Не метнет к закату пыли,
Ввечеру убрав крыльцо:
Солнце попрекнет, пожалуй, —
«Мне метнули сор в лицо!»

За мальца она молилась,
Перед образом упав;
Петушка ему растила,
Ножку лентой повязав,

На подносе деревянном
Фрукты щедро подают.
Летним ливнем освеженный
Виноград — как изумруд.

Гиа молвит: — Сон мне снился,
Не забыть его вовек,
Что земля заговорила,
Как разумный человек:

«Гиа, вечно мнущий глину,
Ты воспрянь и смелым будь!
Хватит день и ночь работать,
Время спину разогнуть!

Я тружусь, ращу колосья,
В руку толщиной — лозу,
Наряжаю виноградник
То в шелка, то в бирюзу.

Ствол, грозою опаленный,
Оживляю я водой;
Смелых воинов вскормила
Я пшеницей золотой.

В ранах грудь моя от плуга,
А быки копытом бьют…
Дай мне отдыха немного,
Города рабочих ждут.

Я, как мать, о вас забочусь,
Вас кормлю из года в год.
Дай мне воли и покоя,
Отправляйся на завод!»

— Как мне быть? — вздыхает Гиа,
Жалко торню погасить,
Бросить Картли, дол и горы,
Птиц поющих разлюбить…

Помолчал. Потом добавил:
— Если нашим предкам верить,
То до Лило Джугашвили
Проживали в древней Гери.

От долин далеко жили
Храбрецы с горы орлиной,
Где Лиахва, извиваясь,
Гривой бьется о стремнины.

— Я скажу, — отец промолвил, —
Мы ростки какого дуба…
И присел за стол рабочий,
Из обрубков сбитый грубо.

Привычны были нашим предкам
Кирка и серп, и острый плуг,
Долг храбреца, поход тяжелый,
Рубцы к мечам привыкших рук.

В былом того мы достигали,
Что недоступно и ветрам,
Дубы, как воины, ложились,
Сопротивляясь топорам.

В горах отцы открыли руды,
В реке — золотоносный ил;
Наш край обильем урожаев
Снегов обилие затмил.

Он возносил до неба башни,
В боях пролитой кровью горд;
А наши деды отражали
Нашествие азийских орд.