Александр Тиняков (Одинокий) - Стихотворения

Она – красивая, но глупая,
Мне с нею скучно стало жить,
И, сладострастно тело щупая,
Я не могу его любить.

Упав на дно нечистой похоти,
Я после гадок сам себе
И при ее беспечном хохоте
Я шлю проклятия судьбе.

Но как ударить правдой грубою
Вот в эту ласковую грудь?
И силы нет терпеть безлюбую,
И силы нет, чтоб оттолкнуть!

Мы дохнем без хлеба, без дров и продуктов,
Мы гибнем в своих городах!
Оскаливши зубы и злобно захрюкав,
Нас топчет деревня во прах!
Картины и книги, дворцы и музеи
Для темного пахаря – вздор,
И наши затеи, и наши идеи
Он давит ногами, как сор!
Но мы передохнем, а ты – одичаешь,
Ты шерстью, как зверь, обрастешь,
По-волчьи завоешь, по-песьи залаешь,
На брюхе червем поползешь!
Рассыплются прахом Кремлевские башни
И рухнет Казанский собор,
Но ляжет за это на русские пашни
Всегдашний, всесветный позор.

Телу больно, томит его холод,
Покрывает расчесами грязь,
А разруха свой гибельный молот
Вновь и вновь поднимает, смеясь.
Ни дровец, ни обеда, ни мыла,
Превратилось в лохмотья белье
И стучит напряженно-уныло
Ослабевшее сердце мое.
Но свежа голова, как бывало,
И застывшими пальцами я
Сделал выписок нынче немало
Со старинных страниц «жития».
И за мирной работой моею,
В даль прошедших веков уносясь,
Чистой радостью я пламенею,
Забывая и холод, и грязь!

День и ночь в гранит прибрежный
Плещет волнами Нева,
Пред закатом свет свой нежный
Солнце льет на острова.
Всюду – памятники, арки,
Блещет бронза, мрамор, сталь,
Пароходы, лодки, барки
Бороздят речную даль.
Окна пышных магазинов
Разукрасили купцы,
К ним толпою, рты разинув,
Липнут дамы и глупцы.
С визгом мечутся моторы,
Стройно мчится ряд карет,
В час вечерний тешит взоры
Голубого газа свет.
В ярких залах ресторанов
Вплоть до самого утра
Слышен легкий звон стаканов,
Звуки песен, струн игра.
А по улицам столицы
В этот поздний час ночной
Ходят толпами блудницы,
Манят в бездну за собой.
И едва они с панели
Уплывут куда-то прочь,
Смотришь: выси посветлели,
Умереть готова ночь.
С первым проблеском рассвета
Город снова зашумит,
За каретою карета
Вновь меж улиц заскользит.
Зазвенят звонки трамвая,
Грязь забрызжет из-под шин,
И опять толпа, зевая,
Соберется у витрин.

Чичерин растерян и Сталин печален,
Осталась от партии кучка развалин.
Стеклова убрали, Зиновьев похерен,
И Троцкий, мерзавец, молчит, лицемерен.
И Крупская смотрит, нахохлившись, чортом,
И заняты все комсомолки абортом.
И Ленин недвижно лежит в мавзолее,
И чувствует Рыков веревку на шее.

[Уж головы лип полуголы,
Остатки кудрей пожелтели,
И ласточки, бабочки, пчелы
С карнизов дворца улетели.]

Печальны осенние стоны,
Нахмурился, ежится замок.
И каркают хрипло вороны,
Быть может, потомки тех самых,

Которые мартовской ночью
Кричали в тревоге не зря,
Когда растерзали на клочья
Преступники тело Царя.

И мудрый, и грустный, и грозный
Закрылся безвременно взор —
И пал на Россию несносный,
Мучительно жгучий позор.

Не так же ли грязные руки
Взмятежили тихий канал,
Когда на нем, корчась от муки,
Израненный Царь умирал.

Не та же ль преступная воля
В Ипатьевском Доме вела
Зверье, — подпоив алкоголем,
Терзать малолетних тела?

Желябов, и Зубов, и Ленин —
Все тот же упырь-осьминог…
По-своему каждый растленен,
По-своему каждый убог,

Но сущность у каждого та же: —
У князя и большевика,
У каждого тянется к краже,
К убийству, да к буйству рука.

А к делу? К работе? Смотри-ка,
Взирай в изумлении мир,
Как строют Калинин и Рыков
Из русского царства сортир.

И правильно, мудро, за дело
Утонет Русь в кале своем,
Когда не смогли, не сумели
Прожить с светодавцем — Царем.