Игорь Чиннов - Собрание соч. - В 2 т. Т .2. - Стихотворения 1985-1995. Воспоминания. Статьи.Письма.

Капли алые на розе
Сохнут. Кто отдал концы?
Мальчика везут в обозе
Мусульманские бойцы.

Ждут у полевой больницы
Новгородец и казах.
Видят длинные ресницы
Смуглой девушки в слезах.

Нам говорили нежные японки
«Охайо!» или «Домо аригато!»,
Что значит «С добрым утром!» и «Спасибо!

И кланялись, надушенные тонко,
И в царстве хризантем и позолоты
Вели к столу: вкусить гиганта краба.

Сырая бледно-розовая рыба
Была вкусна. И пестрые салаты,
И сладкие пахучие приманки.

На черном лаке нежные рисунки:
Цветенье вишен в вечности, в Киото.

Я что-то вспоминал, но смутно, слабо.

Буддийский храм на золотом закате
С резным драконом, с цаплей на тропинке.
И небо. Небо, золотое небо!

И желтое кимоно на японке.

В соседстве Большого Каньона,
Где кондоры в небе висят,
Песчано-кремнистая зона:
Под солнцем лежит Аризона,
Похожий на Мексику штат.

Там кактусы (два миллиона!)
До самого до небосклона,
Высокие свечи, стоят.

Там ползают пестрые змеи —
И суслики, прыгнуть не смея,
Там жалко предсмертно свистят.

А ночью — иная планета?
В молчании звездного света
Горит немигающий взгляд:

Не кактусы — нет, вурдалаки,
Утопленники в полумраке
Слетаются в мертвый отряд

И пляшут в безмолвной пустыне,
В холодной ночи темно-синей,
Где кактусы утром стоят.

От волков и от овечек
Бесполезно в темный лес,
А сосед мой — человечек:
Полуангел-полубес.

Я кружиться в хороводе
В одиночку не могу,
Я китайца в огороде
Ухватил бы… за ногу.

Ни Пегас, ни белый лебедь
Не везут меня к луне,
Я валяюсь в синем небе
С черной вечностью на дне.

И в дуду, дурак-старатель,
Дую из последних сил,
Но бессмертия, читатель,
Я — увы! — не заслужил.

Я — недорезанный буржуй. (Надеюсь,
Теперь уж не дорежут.) Ананасов
И рябчиков жевать не приходилось,

А приходилось — мерзлую картошку,
Изысканного розового цвета,
Противно сладковатую. И рыбу

Копченую — и жесткую настолько,
Что надо было ею бить нещадно
По мраморному бюсту королевы

Виктории, чтоб размягчить. И соли
В ней было столько, сколько в океане.

Как хорошо, что нас не расстреляли!
Ведь если бы прихлопнули, то как бы
Я дожил до восьмидесяти? То-то.
Но это, милый, не твоя забота.

Здесь тоже и березы, и рябины,
И в поле тютчевские паутины.

Пахучее тепло сухого сена,
И в палых листьях слабый запах тлена.

И даже клин над лесом журавлиный,
И пруд, где выгиб шеи лебединой.

И будто липы дедовской усадьбы.
Мой дед и бабка. Воскресить, сказать бы…

Нет, не они, и нет былой России,
И мы, душа, напрасно попросили.

А все же — дар, «у гробового входа»:
Здесь будто новгородская природа.

Как будто мы недалеко от въезда
В Порхалово Крестецкого уезда.

Ты тоже с луны свалился, лунатик, приятель, я знаю:
На луне оказалось уныло, ты соскучился и зевая

Упал на эту планету, рассеянно сел на верхушку
Высокого дерева, увидел жеребенка, речку, телушку.

Увидел разные доски, запрещавшие то или это:
С высокого дерева плевал ты на глупые эти запреты.

Ты понял потом, что запреты бывают и умные тоже:
Но глупых запретов не слушал, лунатик, мой ангел, и позже.

Листва прекрасно шумела, и мелкая синяя птица
Кормила птенцов желтоватых, очевидно желавших
кормиться.

Листва прекрасно сияла, и дятел стучал не жалея
Клюва, как будто стучался в неразумный лоб фарисея.

Но у законника, ясно, была в голове уже птица:
Сидел нахмуренный филин, восклицая: «Ах, я девица!

Мне стыдно слушать такое! Уйдите, нахал, безобразник».
Оставив его в покое, пошли мы с тобою на праздник.

В подлунном мире недолго мы будем, лунатик, приятель.
Давай шутить и смеяться. А после, ну что ж, заплачем.