Подошвами своих спортивных «чешек»
Топтал я прежде тропы и полы,
И был неуязвим я для насмешек,
И был недосягаем для хулы.
Но я в другие перешел разряды,
Меня не примут в общую кадриль.
Я еду — и ловлю косые взгляды
И на меня, и на автомобиль.
Прервав общения и рукопожатья,
Отворотилась прочь моя среда,
Но кончилось глухое неприятье,
И началась открытая вражда.
Я в мир вкатился, чуждый нам по духу,
Все правила движенья поправ.
Орудовцы мне робко жали руку,
Вручая две квитанции на штраф.
Я во вражду включился постепенно,
Я утром зрел плоды ночных атак:
Морским узлом завязана антенна…
То был намек: С тобою будет так!
Прокравшись огородами, полями,
Вонзали шило в шины, как кинжал.
Я ж отбивался целый день рублями,
И не сдавался, и в боях мужал.
Безлунными ночами я нередко
Противника в засаде поджидал,
Но у него поставлена разведка,
И он в засаду мне не попадал.
И вот, как «языка», бесшумно сняли
Передний мост и унесли во тьму.
Передний мост!.. Казалось бы, детали,
Но без него и задний ни к чему.
Я доставал мосты, рули, колеса,
Не за глаза красивые — за мзду.
Но понял я: не одолеть колосса.
Назад! пока машина на ходу.
Назад к моим нетленным пешеходам!
Пусти назад, о, отворись, сезам!
Назад, в метро, к подземным переходам!
Назад, руль влево и — по тормозам!
Восстану я из праха, вновь обыден,
И отряхнусь, выплевывая пыль.
Теперь народом я не ненавидим
За то, что у меня автомобиль!
«Так дымно, что в зеркале нет отраженья…»
Так дымно, что в зеркале нет отраженья,
И даже напротив не видно лица,
И пары успели устать от круженья,
И все-таки я допою до конца.
Полгода не балует солнцем погода,
И души застыли под коркою льда,
И, видно, напрасно я жду ледохода,
И память не может согреть в холода.
В оркестре играют устало, сбиваясь,
Смыкается круг — не прорвать мне кольца.
Спокойно я должен уйти улыбаясь,
Но все-таки я допою до конца.
«Не впадай ни в тоску, ни в азарт ты…»
Не впадай ни в тоску, ни в азарт ты,
Даже в самой невинной игре
Не давай заглянуть в свои карты
И до срока не сбрось козырей.
Отключи посторонние звуки
И следи, чтоб не прятал глаза,
Чтоб держал он на скатерти руки
И не смог передернуть туза.
Никогда не тянись за деньгами,
Если ж ты, проигравши, поник
Как у Пушкина в «Пиковой даме»,
Ты останешься с дамою пик.
Если ж ты у судьбы не в любимцах,
Сбрось очки и закончи на том.
Крикни: — карты на стол! Проходимцы!
И уйди с отрешенным лицом.
«В ресторанах по стенкам висят тут и там…»
В ресторане по стенкам висят тут и там
«Три медведя», «Заколотый витязь».
За столом одиноко сидит капитан.
— Разрешите? — спросил я. — Садитесь.
— Закури. — Извините, «Казбек» не курю.
— Ладно, выпей. Давай-ка посуду.
— Да пока принесут… — Пей, кому говорю!
Будь здоров!.. — Обязательно буду.
— Ну так что же, — сказал, захмелев, капитан,
Водку пьешь ты красиво, однако.
А видал ты вблизи пулемет или танк,
А ходил ли ты, скажем, в атаку?
В сорок третьем под Курском я был старшиной,
За моею спиною такое…
Много всякого, брат, за моею спиной,
Чтоб жилось тебе, парень, спокойно…
Он ругался и пил. Я — за ним по пятам.
Только в самом конце разговора
Я его оскорбил, я сказал: «Капитан,
Никогда ты не будешь майором».
Он заплакал тогда, он спросил про отца.
Он кричал, тупо глядя на блюдо:
— Я полжизни отдал за тебя, подлеца.
А ты жизнь прожигаешь, паскуда.
А винтовку тебе? А послать тебя в бой?!
А ты водку тут хлещешь со мною!..
…Я сидел, как в окопе под Курской дугой,
Там, где был капитан старшиной…
Он всё больше хмелел, я — за ним по пятам, —
Только в самом конце разговора
Я обидел его — я сказал: «Капитан,
Никогда ты не будешь майором!»
«Зарыты в нашу память на века…»
Зарыты в нашу память на века
И даты, и события, и лица,
А память как колодец глубока,
Попробуй заглянуть — наверняка
Лицо — и то — неясно отразится.
Читать дальше