Николаус Ленау - Стихи

Мнится, ты со мной,
В четкости зарниц,
Волосы — волной,
Взоры — взмахи птиц.

Перевод К. Бальмонта

Рассыпав сотни роз живых,
Горит заря в долине,
Я узнаю твой образ в них,
Такой далекий ныне!

Восходит Веспер золотой
В лазоревом просторе.
Но не звезда — мне образ твой
Сияет в звездном хоре.

Луна блистает в вышине,
Ручей звенит и плещет.
Твой образ в ласковой волне
Мерцает и трепещет.

Удары грома, ветра вой,
Все в блеске, все в движенье!
Я вижу в туче грозовой
Твое изображенье.

Как вьются молнии вокруг
Скользящих очертаний!
Так злая дума вспыхнет вдруг
В ночи моих страданий.

С горы, охотника дразня,
Как вихрь, олень несется.
Так радость бросила меня
И больше не вернется.

Но вот — разверстой бездны мгла,
И только шаг до края.
Еще в той бездне не была
Ничья душа живая.

И там — опять твои черты.
Как друг, как добрый гений,
В глаза мне кротко смотришь ты
Иль там — конец мучений?

Перевод В. Левика

Буря в небе мчится черной тучей,
Крутит прах, шатает лес дремучий,
Воет и свистит над Ниагарой,
Тонкой плетью молнии лиловой
Люто хлещет вал белоголовый,
И бурлит он, полон злобы ярой.

Три индейских воина у брега
Молча внемлют реву водобега,
Озирают гребни скал седые.
Первый — воин, много испытавший,
Много в жизни бурь перевидавший,
Рядом с ним — два сына молодые.

На сынов глядит старик с любовью,
С тайной болью видит мощь сыновью,
В гордом сердце та же мгла и буря.
Словно туча, что чернее ночи,
Дико блещут молниями очи.
Говорит он, гневно брови хмуря:

«Белые! Проклятье вам вовеки!
Вам проклятье, голубые реки, —
Вы дорогой стали нищей своре!
Сто проклятий звездам путеводным,
Буйным ветрам и камням подводным,
Что воров не потопили в море!

Их суда — отравленные стрелы —
Вторглись в наши древние пределы,
Обрекли свободных рабской доле.
Все, чем мы владели, — им досталось,
Нам лишь боль и ненависть осталась, —
Так умрем, умрем по доброй воле!»

И едва то слово прозвучало,
Отвязали лодку от причала,
Отгребли они на середину,
Обнялись, чтоб умереть не розно,
И запели песню смерти грозно,
Весла кинув далеко в пучину.

Гром гремит, и молния змеится,
Лодка смерти по реке стремится, -
То-то чайкам-хищницам отрада!
И мужчины, гибели навстречу,
С песней, будто в радостную сечу,
Устремились в бездну водопада.

Перевод В. Левика

Грузно плелся мой шарабан
Голой песчаной равниной.
Вдруг увидал я троих цыган
Под придорожной осиной.

Первый на скрипке играл, — освещен
Поздней багровой зарею,
Песенкой огненной тешился он,
Все позабыв за игрою.

Рядом сидел другой с чубуком,
Молча курил на покое,
Радуясь, будто следить за дымком —
Высшее счастье земное.

Третий, подле своих цимбал,
Мирно спал, беззаботный.
В струнах ветер степной трепетал,
В сердце — сон мимолетный.

Каждый носил цветное тряпье
Словно венец и порфиру.
Каждый гордо делал свое
С вызовом богу и миру.

Трижды я понял, как счастье брать,
Вырваться сердцем на волю,
Как проспать, прокурить, проиграть
Трижды презренную долю.

Долго — уж тьма на равнину легла —
Мне чудились три цыгана:
Волосы, черные как смола,
И лица их, цвета шафрана.

Перевод В. Левика

Спаслось из битвы трое их,
И путь их был так тих, так тих...
Из ран глубоких кровь текла,
Струя была красна, тепла
И с седел капала, дымясь,
Смывая конский пот и грязь.
Был тих и мягок шаг коней,
Чтоб кровь не шла еще сильней.
И идут все они сплотясь,
Едва, едва, в седле держась.
Один другим в лицо глядит,
Один другому говорит:
«Меня невеста будет ждать.
Как грустно рано умирать».
«Меня же ждут лишь дом и двор,
А все ж конец мой слишком скор».
«Я одинок. Что вижу в даль,
Лишь то — мое. А жизни жаль».
И трое коршунов летят
И с высоты на них глядят.
И делят их: «Я съем его,
Ты съешь того, а ты — того».

Перевод М. Волошина