Выйдет невесело, выйдет скандал,
Выйдет позор невозможный:
Скажут — не выдержал, скажут — сбежал,
Скажут, что я ненадежный.
Нет уж! Коль враг накликает беду —
Надо держаться по чести:
Хата пылает, а я не уйду! —
Так и остался на месте.
Стыдно мне было б ходить по земле,
Если б оставил я дело…
Скоро послышались крики в селе, —
Стало быть, помощь поспела.
Стало быть, выручат. Значит, спасут,
Значит, увижусь с детьми и женою…
Точно не знаю, в котором часу
Люди явились за мною.
Руку мою пожимают подряд,
Словно встречают впервые.
— Ты не робей, не тужи, — говорят, —
Все, — говорят, — живые.
Надо тебе, — говорят, — отдохнуть, —
Носятся, словно с героем. —
Хата сгорела. Хату забудь.
Хату, — сказали, — построим.
Пусть же душа у тебя не болит,
Старое сердце не стонет:
Сила колхоза в огне не сгорит
И на воде не потонет.
* * *
Я — не взыщите — плохой соловей,
Песенка эта, быть может, наскучила,
Но ведь история жизни моей
И начинается с этого случая.
1935
Нет, я не позабыл, не выдумал, не спутал,
Я помню все: лесную тишину,
Твои поля, и вросший в землю хутор,
И первую колхозную весну.
Ей гибель петь — по тропам и проселкам
Ты посылал ночами сыновей:
Я слышал сам, как в перелесках щелкал
Стальной семизарядный соловей.
Ее встречать с отточенным железом
Ты всей семьею вышел под навес.
И на заре коров своих порезал,
И опалил свиней, и ободрал овец.
И никакой расчет, и никакая жалость
Не удержали одичалых рук.
Чтоб никому собака не досталась,
Собаку тоже — вздернули на сук.
Ты говорил, что в мир идет невзгода:
Земля не будет ничего родить,
Скоты и звери не дадут приплода
И птицы гнезда перестанут вить;
Народ не выйдет ни пахать, ни сеять,
И зарастут поля полынью и тоской;
По всем дорогам матушка Расея
Пойдет к Москве с протянутой рукой;
Ты ожидал — погаснет пламя горнов,
Замрут машины, станут корабли,
И вся страна придет к тебе покорно
И свой поклон отвесит до земли;
Вернется вновь твоя былая слава,
И будешь ты почетом окружен,
Своим потомкам завещаешь право
Вгонять в могилу батраков и жен;
Своих друзей ты созовешь на праздник,
Своих врагов согнешь ты, как тростник…
Готовя нам египетские казни,
Ты просчитался здорово, старик!
Куда ни глянь — налево и направо —
Огни пылают, плавится руда.
Растут хлеба. Шумят густые травы,
В лугах пасутся тучные стада.
Страна тебе не повалилась в ноги,
Страна тебе руки не подала.
Закрыты наглухо твои дороги,
И трижды прокляты твои дела!
И, празднуя великий праздник нови,
В любой деревне и в любой избе,
На добром слове, на хорошем слове
Никто не хочет вспомнить о тебе.
Твой жадный век и все свои страданья
Запомним мы до гробовой доски,
И жизнь твою, как страшное преданье,
Когда-нибудь расскажут старики.
1935
(Песни о жизни батрака Степана Тимофеича)
… У этого человека было четыре желания: первое — жениться на девушке Наташе, которую он очень любил; второе — купить сапоги с подковками; третье — выучиться грамоте, чтобы прочесть «справедливую книгу», и четвертое — прокатиться по железной дороге. Ни одно из этих желаний не исполнилось.
(Из записной книжки)
Весной по лесам
зашумели зеленые веники,
Густые и сочные травы
сулили богатый покос.
Весной
из какой-то чудесной страны
принесли коробейники
Лиловые ленты для девичьих кос.
Весной на заре
гармонисты играли страдание,
Сады задыхались
от яблонь,
черемух
и слив.
И в теплые ночи
нарядные девушки шли на свидание
По темным задворкам
под лунный разлив.
Сходились, встречались с любимыми на поле,
Где тропы безлюдны,
а зори весной широки.
От счастья смеялись и пели,
от горя молчали и плакали
И грустно на память
дарили платки.
Потом возвращались домой
и ложились, не требуя ужина,
Чтоб строгая мать
за любовь не гнала со двора,
И бредили красною горкой,
и снова желанных и суженых
Ласкали в девических снах до утра.
Читать дальше