Тимур Шаов - Песни

Летели мы — земля внизу, до Бога близко…
Серёга пил, а я стеснялся, не хотел.
Летели мы тогда в Нью-Йорк из Сан-Франциско,
Мы долетели — мой багаж не долетел.

Стою, как сэр на блюде, нищ и безутешен,
В чужой стране с грудным Серёгой на руках,
А мне говорят: «Thanks, — говорят, — for your cooperation!»
И улыбаются. Я понял, дело швах.

Обокрали сироту
В гадском аэропорту,
Обокрали сироту
На лету.

Я знал, что в мире правда есть, я верил в это,
Что есть страна, где жизнь свободна и легка.
И вот компания с названием кратким «Дельта»
В компот мечты моей нагадила слегка.

Я не о сумке — сумка что, лишь скарб убогий,
В ней сотня дисков, том Шекспира и штаны.
Ну почему же у меня, не у Серёги,
И не в Перми — в Нью-Йорке…
Больно, пацаны!

В USA средь бела дня
Объегорили меня,
Облапошили меня.
Вот фигня!

Кому бы в морду дать, излить свою обиду,
Да так с подтекстом в морду дать, само собой…
Но нет, я в «Метрополитен» пошёл смотреть «Аиду»,
Искусство душу лечит, как и мордобой.

Я слушал Верди — ох, слёзы комом в горле.
Смотрел на публику — культурная страна,
У них Курт Воннегут, Хемингуэй… А сумку спёрли
И компенсации не платят ни хрена.

Напишу в Госдепартамент письмецо
С понтом дела — официальное лицо:
Выводите из Ирака войска,
Ну и сумку мне верните. Всё пока.

Как тут выжить человеку в мире пёстром —
Глобализация мощней день ото дня.
Что я, блоха, могу ответить этим монстрам?
Сказать, зачем вы обижаете меня?

Я из России им звонил, нудил чего-то:
Мол, верните диски, и Шекспира, и штаны.
В конце концов они сказали: «Мы банкроты».
Всё! Вот Шишкин блин! «Прощаем всем, кому должны».

И у этих молодцов
Не найти теперь концов,
Обрубили все концы,
Подлецы.

Я не нищий: есть машина, есть квартира,
Но сумку жалко, сумки нам ещё нужны.
Да подавитесь, пусть пойдёт на дело мира,
Как говорится, лишь бы не было войны.

Когда-нибудь мой утлый призрак с бледной рожей
Войдёт в Нью-Йорк при свете палевой луны
И будет кейсы вырывать из рук прохожих,
Искать там диски, и Шекспира, и штаны.
И будет кейсы вырывать из рук прохожих,
Искать там диски, и Шекспира, и штаны…

Семейство моё влезло в смуту российскую,
В доме, как в Думе, — бардак и разлад.
Брат — коммунист, тёща любит Явлинского,
Тесть — жириновец, жена — демократ.

Благо в квартире посуды немерено,
А то ведь на кухне весь день чашки бьют.
Слышатся крики: «Не трогайте Ленина!»,
«Сталин — палач», «Президента — под суд!»

Дед — монархист, помнит детство голодное,
Путая гимны, поёт по утрам:
«Славься, отечество наше свободное,
Царствуй во славу, во славу нам…»

Бабушка на ночь читает Кропоткина,
Шурин сперва в пацифисты хотел,
Потом заразился болезнью Боткина,
Я — говорит, — маоист, потому пожелтел.

В доме брань и перепалка,
Ошизел в конец я с ними,
А я б уехал на рыбалку,
Да, кто ж дерущихся разнимет?

Я сижу такой печальный,
Неприкаянный и нервный.
Генетически нормальный,
Политически ущербный.

Жена из постели прогнала с угрозами,
За то, что Чубайса назвал чудаком,
Я, говорит, не Арманд, чтобы спать с ортодоксами,
От красного секса очищу я дом.

Но секс, он не может быть красно-коричневым,
Лишь иногда голубых он тонов,
Любовь вне политики, ей без различия, —
Будь ты хоть негром преклонных годов.

С кем ты? — шипят домочадцы капризные,
С кем ты? — косится досужий народ,
С кем ты? — канючит мужик в телевизоре,
С кем ты? — мяучит свихнувшийся кот.

Да я разберусь со своею судьбою,
С кем я — вопрос исключительно мой.
Да хоть сам с собою одною рукою.
Всё лучше, чем в стаде идти на убой.

Тут пришел племянник:

«Харе Рама, дядя Тима,
Рама Харе, Тима дядя,
А Харе, Харе, дядя, дядя,
а Рама, Рама, Тима, Тима!»

А я ему:

«А что хозяйки с кислой харей
Думают о вкусе „Рамы?“» —
«Харе Рама, Рама — харе
Словно съел кусочек кармы».