Юз Алешковский - Средь других имен

Опрокидывающий правила, как плутоний,
Зримый будущим поколеньям, как пантеон,
Встань же, грубый, неотшлифованный, многотонный
Ступенями нагромождаемый сверхпеон!

Не расплавятся твои сумрачные устои,
Не прольются перед кумирами, как елей!
Наши судороги под расплющивающей пятою,
Наши пытки и наши казни запечатлей!

И свидетельство о склонившемся к нашим мукам
Темном Демоне, угашающем все огни,
Ты преемникам — нашим детям и нашим внукам
Как чугунная усыпальница, сохрани!

Медленно зреют образы в сердце,
Их колыбель тиха,
Но неизбежен час самодержца —
Властвующего стиха.

В камеру, как полновластный хозяин,
Вступит он, а за ним
Ветер надзвездных пространств и тайн
Вторгнется, как херувим.

Страх, суету, недоверие, горе,
Все разметав дотла,
Мчат над городами и морем
Крылья стиха — орла.

Жгучий, как бич, и легкий, как танец,
Ясный, как царь к венцу,
Скоро он — власть имеющий — станет
С миром лицом к лицу.

Жду тебя, светоча и денницу,
Мощного, как судьба,
Жду, обесчещен позором темницы,
Мечен клеймом раба.

Таится дрёмный мир сказаний,
Веков родных щемящий зов
В нешумной музыке прозваний
Старинных русских городов.

О боре сказочном и хмуром,
О мухоморах в мягком мху
Услышишь память в слове Муром ,
Приятном чуткому стиху.

Встает простор пустынный, пенный,
На побережьях — конский порск,
И город бедный, белостенный,
Мне в прозвище Белоозерск .

Орлы ли, лебеди ли, гуси ль
Ширяли к облаку стремглав
От княжьих стрел, от звона гусель
У врат твоих, Переяслав ?

И слышу в гордом слове Туров
Летящих в мрак ветвей и хвой
Упрямых, круторогих туров
С закинутою головой.

Ветрами чистыми овеян
Язык той девственной поры:
От песен первых, от церквей он,
От простодушной детворы.

И так ясны в той речи плавной
Общенья тех, кто речь творил,
С Душой народа, юной Навной,
Наитчицей творящих сил!

Завершается труд,
раскрывается вся панорама;
Из невиданных руд
для постройки извлек я металл,
Плиты слова, как бут,
обгранил для желанного храма,
Из отесанных груд
многотонный устой создавал.

Будет ярус другой:
в нем пространство предстанет огромней,
Будет сфера — с игрой
золотых полукруглых полос…
Камня хватит — вдали,
за излучиной каменоломни,
Блеском утра залит
непочатый гранитный колосс.

Если жизнь и покой
суждены мне в клокочущем мире,
Я надежной киркой
глыбы камня от глыб оторву,
И, невзгодам вразрез,
будет радость все шире и шире —
Видеть купол и крест,
довершаемые наяву.

Мне, слепцу и рабу,
наважденья ночей расторгая,
Указуя тропу
к обретенью заоблачных прав,
Все поняв и простив,
отдала этот труд Всеблагая,
Ослепительный миф —
свет грядущего предуказав.

Нет! не зодчим, дворцы
создающим под солнцем и ветром,
Купола и венцы
возводя в голубой окоем —
В недрах русской тюрьмы
я тружусь над таинственным метром
До рассветной каймы
в тусклооком окошке моем.

Дни скорбей и труда —
эти грузные, косные годы
Рухнут вниз, как обвал —
уже вольные дали видны;
Никогда, никогда
не впивал я столь дивной свободы,
Никогда не вдыхал
всею грудью такой глубины!

В круг последних мытарств
я с народом безбрежным вступаю —
Миллионная нить
в глубине мирового узла…
Сквозь крушение царств
проведи до заветного края,
Ты, что можешь хранить
и листок придорожный от зла!

Ни воли, мыслей, чувств, ни этих слов
Доныне не было еще моих.
Откуда же теперь во мне они,
Короткие зимы полярной дни?
Я был бесчувствен и бездумен, тих
В безвидной тьме молчанья своего,
Где жизни нет, где нет неясных снов.
Возникло все во мне из ничего,
Из неразличной тьмы небытия,
И, как сменивший ночь недолгий день,
В небытие моя вернется тень,
Вся жизнь, как сон мелькнувшая, моя.
И сам я от нее неотделимый,
Не может быть меня без моего.
Но были я и мною мир любимый,
А более не может быть ничем.
Тот мир — не призрак призрака нелепый,
Ни тени тень тот я. Но мир прекрасный
И совершенный я в не сущей тьме,
В которой мой конец и мой исток
С моею древностью неразлучимы.
Небытие — божественный поток,
Незримая безмолвная пучина.
В ней мысли нет. Она — ни тьма, ни свет,
В ней все одно, она ж всего причина.