Мария Вега - Ночной корабль - Стихотворения и письма

Тогда настала тишина,
В которой драгоценным кладом
Лежат до срока семена,
И корни дремлют с ними рядом.

И в этой мудрой тишине,
Где вьюга мягко зазвенела,
Идет, идет в моем окне
Любимый ветер, снежно-белый.

Он обойдет мой дом вокруг
И тихо встанет у порога, –
Моих стихов судья и друг
С бесстрастными очами Бога.

Тот, кто взял на себя приказ
И принял позор, не дрогнув,
Разве не был в тысячу раз
Сильнее кротких и добрых.

«Ты пойдешь и предашь меня», –
Кто другой так властно прикажет?
А вдали – языки огня
От факелов римской стражи.

И готовы тридцать монет –
Символическая подачка…
Отрешиться?.. Спрятаться?..
Нет. Он пойдет. Ведь нельзя иначе.

Предательство, смертный грех,
Оправдания не находит…
Самый стойкий и верный из всех,
Он пойдет. Не на грех, – на подвиг.

По вечерам не надо встреч с людьми…
Идешь по успокоенной дороге,
Не в темноте, – в каком-то темном свете
От еле видного, пустого поля…
Угадываешь поворот, тропинку,
Доверишь ей себя… И вдруг, налево
Обрыв. Быть может, пропасть. Не понять.
Но неизвестность дышит и доносит
Чуть горьковатый запах дыма, хвои:
Там, в пустоте, которой нет названья
Сгущается и стелется туман.
Он напоен всё тем же темным светом,
И различимей делается справа
Оправленная в дерево решетка.
За ней кустарник плотно стиснул ветви,
И крыша дома выглядит грибом.

Не первым был тот незабытый вечер,
И, вероятно, я не раз бродила
По краю оседавшего тумана,
И крышу замечала, и трубу, –
Изогнутый над садом знак вопроса…
И все-таки, он первый…
И последний:
Я никогда туда не возвращусь.
Бывают встречи… Не с людьми, не с чем-то,
Что хочется и можно потерять,
А с концентрацией огромной жизни,
Своей и не своей, лицом к туману…

Бог знает почему меня влекло
Прокрасться ближе, напрягая зренье,
И заглянуть.
На придорожный камень
Я поднялась и руки протянула,
И ощупью раздвинула кусты
Над оцарапавшей меня оградой.
В пролете, между черными ветвями,
Виднелся небольшой, невзрачный дом.
Дверь на засове. Досками забиты
Слепые, перекошенные окна,
А на крыльце, прижавшись к косяку
Полуживой и отслужившей двери,
Зеленая попыхивала искра –
Светляк.
Единственный в тот странный вечер:
Их не было ни по дороге в поле,
Ни в воздухе, ни на краю провала,
А этот, одиноко полыхая,
Улегся в щель, горел и не сгорал.

Нет вывода, нет умозаключений,
Нет даже романтической печали.
Есть только ощущение, – не стыд, –
Что я украдкой в чьем-то дневнике
Последнюю страницу прочитала
И, не дойдя до самой главной строчки,
Забросила в кусты…
На самом деле
Я просто руки отвела.
И сразу
Обратно хлынув, листья вновь сомкнулись
Сплошной, зашелестевшею завесой,
И не осталось больше ничего.

Слова… Слова… Всё не о том, не то,
Всё рядом, над и под невыразимым,
Не нашим смыслом вечера и встречи,
Забитых окон, мертвого крыльца.
Слова, слова… Всё не о том, неточно
И слишком осторожно, где-то с краю…
А если, вздрогнув, вспомнить светляка,
То где их отыскать? В каких глубинах?

И снова тучи, собранные в складки,
Унылый вид опустошенных рощ.
Клен растерял последние перчатки
И голыми руками ловит дождь.
Я подберу на память две-три пары
Из кордуанской кожи… Мне их жаль.
К чему он наряжался, щеголь старый?
Не собирался ли на бал, в Версаль?
Перчатки разрисовывала осень
И, на расцветку красок не щадя,
Не думала, что ветер их забросит
В холодный сумрак и в смерчи дождя.
Мне надо их сберечь. Мне надо дать им
Дворец, где жизнь по-своему жива:
Я положу их в шкап, поближе к платьям,
Опавшим, как осенняя листва,
Ненужным навсегда… Им не хватало
Таких перчаток праздничных, таких
Похожих на закат, на парус алый,
Под филигранью жилок золотых…
Закрою дверцу, не грустя о них:
Им вместе легче не дождаться бала.

Летит паучок, паучок,
В холодной кирпичной щели.
Упал он, сухой стручок,
С воздушной своей качели.

На диво легка качель,
И в легкости вся награда.
Достигнута, видно, цель,
К чему она, – знать не надо.

Подогнуты лапки. Спит.
Кругом пустынно и глухо.
В кирпичный двор не влетит
Готовая к жертве муха.