Андрей Дементьев - Года любви и дни печали

Пока она ела,
Он ждал терпеливо
С игрушками вместе,
В углу присмирев,
Где всадник скакал,
Подбоченясь красиво.
И крался к дверям
Гуттаперчивый лев.

А после, усевшись вдвоем у окошка,
Сережка и мама затеяли бой:
Был всадником смелым
Довольный Сережка,
И маму спасал он,
Рискуя собой…
«Держись!» – кричал – «Мама,
Спешу на подмогу…» —
И Таня задорно смеялась в ответ.
Вдруг холодом сильно
Пахнуло с порога
И в комнату шумно протиснулся дед.

Знакомый старик из соседней деревни.
Метелью запылена борода.
«За вами послали Татьяна Андревна.
У нас на Заречье в больнице беда.

Хотел поначалу отправиться в город,
Да больно дорога туда тяжела…»

«Сережа, ложись…
Не балуйся.
Я скоро…»

Метель за окном все мела и мела.
Вокруг ни души.
Только полночь слепая.
Да разве кто выйдет в такую пургу?
Березы, дорогу саням уступая,
С проселка сошли и увязли в снегу.
Среди этой ночи —
Холодной и снежной
Ей жутко остаться с тревогой своей.
Сомнения, думы ее и надежда
Давно обогнали усталых коней.

… Ночь кончилась.
И неожиданным светом
Заря разгорелась над краем земли.
И видела доктор,
Как краски рассвета
На бледном, на тонком лице расцвели.

И женщина вдруг очень тихо
И просто
Спросила у доктора:
«Можно взглянуть?»

И спал ее первенец —
Мальчик курносый,
На маму, пожалуй, похожий чуть-чуть.

Татьяна ему улыбнулась устало…
Нахлынувший сон побеждая едва,
На вешалке молча пальто отыскала
И долго попасть не могла в рукава.

…А дома…
А дома все было в порядке.
Вошла,
И как будто бы прибыло сил.
Сережка сидел на короткой кроватке
И молча глаза кулачками будил.

Сын обнял ее озорными руками,
Прижался к груди, как горячий комок…
«Скажи, ты соскучился очень по маме?» —
А он вдруг слезами ей руки обжег.

И обнял ее из всей своей силы…
И сердцем она в этот миг поняла,
Что ночью не просто беду победила,
А материнское счастье спасла.

Ельцин попросил прощенья у народа.
Есть за что… Народ с ним обнищал.
И к тому ж он многого не додал,
Что когда-то людям обещал.

И страну из кризиса не вывел,
Хоть изображали торжество.
По-хозяйски вовремя не вымел
Сор из окруженья своего.

Он еще просить прощенья должен
У солдатских вдов и матерей…

Президент ушел…
И потому не дожил
До грядущих окаянных дней.

Он хоть не стар, но сед.
Не от годов – от бед.
Он видел, как убивали наших
В предрассветном дыму.
Как без вести всех пропавших
Ждали в каждом дому.

Как голосили вдовы
По мужикам.
И горя хлебнувши вдоволь
Невесты шли по рукам.

Когда-нибудь он об этом
Сыну расскажет,
Заросшие красным цветом
Окопы ему покажет.

Воронки от бомб упавших,
Затопленные по весне.
Пусть сын, войны не знавший,
Знает все о войне.

Царило на земле средневековье.
Мне кажется – я помню с той поры,
Как честность молча истекала кровью
И молча поднималась на костры.

Я помню все – и одержимость судей,
Судивших тех, кто был не виноват.
Судивших братьев, как врагов не судят,
Как в бешенстве бьют зверя наугад.

Неистовствуя, только бы не думать,
Грех возложив на совесть топора,
Они судили мужество и юность —
За то, что слишком откровенна юность,
За то, что зрелость чересчур мудра.

Любую нетерпимость ненавижу,
Когда огонь сверкает из-под фраз.
И чье-то мненье – как знаменье свыше.
Как будто снизошел к нам Божий глас.

Учитесь слушать и врага, и друга.
И даже больше, может быть, врага.
А мы гоняем Истину по кругу,
Когда до Правды, может, два шага.

Бывает нетерпимость агрессивна,
Что говорит о скудости ума…

О, как бываешь в спорах ты красива,
Когда ошибки признаешь сама.

Я ненавижу в людях нетерпимость,
Которая лишь подлости под стать…
Выводит кто-то жизнь свою на минус,
Когда душа не склонна уступать.

Какой-то хлыст
Меня упрекает,
Что слишком долго живу.
Но долго жили и Гете,
И Гайдн.
Главное – быть на плаву.