Николай Эрдман - Стихи. Басни

Когда же мир глазам совсем отхорошеет
И льдина месяца застрянет на мели,
Простой ремень, с сучка спустившийся до шеи,
Тебя на тыщу верст поднимет от земли.

И все пройдет, и даже месяц сдвинется,
И косу заплетет холодная струя,
Земля, земля, веселая гостиница
Для проезжающих в далекие края…

В одном термометре вдруг захотела ртуть
Достигнуть сорока во что бы то ни стало.
И в сей возможности не усумнясь нимало
Пустилась в путь.

— Энтузиазм большая сила! —
Вскричала ртуть, и стала лезть.
Но ничего не выходило:
Всё тридцать шесть и тридцать шесть.

— Ура! Вперед! На карте честь! —
Она кричит и лезет вон из шкуры.
Всё тридцать шесть!

А что ж, друзья, и в жизни есть
Такого рода «реомюры»:

Кричат: Ура!
Кричат: Пора!
А не выходит ни хера.

Однажды драматург Шекспир
Устроил грандиозный пир.
Купил вина, купил сельдей
И посадил за стол блядей.

Читатель может возмутиться.
И впрямь: могло ли так случиться,
Что величайший из людей,
Шекспир, и вдруг среди… сельдей?!

Безоговорочно и прямо
Должны мы оправдать Вильяма:
Вильям Шекспир купил сельдей
Не для себя, а для блядей!

Мы обновляем быт
И все его детали.

«Рояль был весь раскрыт
И струны в нем дрожали…»

— Чего дрожите вы? — спросили у страдальцев
Игравшие сонату десять пальцев.

— Нам нестерпим такой режим,
Вы бьете нас — и мы дрожим!..

Но им ответствовали руки,
Ударивши по клавишам опять:
— Когда вас бьют, вы издаете звуки,
А если вас не бить, вы будете молчать.

Смысл этой краткой басни ясен:
Когда б не били нас,
мы б не писали басен.

Один пастух, большой затейник,
Сел без штанов на муравейник.
Но муравьи бывают люты,
Когда им причиняют зло,
И через две иль три минуты
Он поднял крик на все село.
Он был искусан ими в знак протеста.

Мораль: не занимай ответственного места.

Один поэт, свой путь осмыслить силясь,
Хоть он и не был Пушкину сродни,
Спросил: «Куда вы удалились,
Весны моей златые дни?»

Златые дни ответствовали так:
— Мы не могли не удалиться,
Раз здесь у вас такой бардак
И вообще, черт знает что творится!

Златые дни в отсталости своей
Не понимали наших дней.

Кичились раз своим здоровьем
Соски на вымени коровьем.

И с простотою деревенской
Глумились так над грудью женской:

— Ты и мала, и коротка,
И кот наплакал молока…
Как только стыд тебя не гложет?..

Насмешкам этим вопреки,
Молчали женские соски:
Грудь разговаривать не может!

— А вымя? — спросит кто-нибудь.
Нас занимает только грудь!

Однажды наклонилась близко
К младому евнуху младая одалиска.
А деспотичный шах, меж тем,
Уже успел войти в гарем.
— Ага!.. В гереме?..
Ночью?.. Вместе? —
Воскликнул шах. — Я жажду мести!
Какой позор! Какой скандал!..
Тут визирь шаху так сказал:
— Зачем же звать его к ответу?
Почто ему готовить месть?
О, шах! У евнуха ведь нету!
— Но у нее, мерзавки, есть!
— Пойми, лишен он этой штуки!
— А руки?.. Срубить!
Палач взмахнул мечом,
И руки стали не при чем.
Но оказался в дураках
Представьте, все же старый шах.
Над шахом евнух долго издевался:
Язык-то у него остался!

Сколь наша участь более горька:
У нас есть то и сё,
и нету языка.

Раз, после долгой контратаки,
Не бывшая ни разу в браке
Одна красавица вдруг загорелась вся
В объятьях своего прекрасного поэта.
А он, чудак, то то придумывал, то это,
Когда же песнь любви пропеть он собрался,
То песенка его уж оказалась спета.

Читатель-друг! Запомни до могилы:
Теряя время, мы теряем силы.

(ПОЭТ И КРАЧАВИЦА. Вар 2)
О женщина, запомни до могилы:
Теряя время, мы теряем силы.