Джон Китс - Стихотворения (2)

Вот письма, что писал Эндимион,

Слова любви и нежные упреки,

Взволнованные, выцветшие строки,

Глумясь, распродает аукцион.

Кристалл живого сердца раздроблен

Для торга без малейшей подоплеки.

Стук молотка, холодный и жестокий,

Звучит над ним как погребальный звон.

Увы! Не так ли было и вначале:

Придя средь ночи в фарисейский град,

Хитон делили несколько солдат,

Дрались и жребий яростно метали,

Не зная ни Того, Кто был распят,

Ни чуда Божья, ни Его печали.

(Оригинал сонета Уайльда впервые был опубликован в 1886 году, перевод, процитированный выше, и принадлежащий автору этого предисловия, - в 1976 году.)

Итак, все-таки "Эндимион" - пусть не высшее достижение Китса в поэзии, но его собственное, оставленное векам поэтическое имя. Юпитер даровал мифологическому Эндимиону вечную юность. Джон Китс обрел ее сам по себе стихами и жизнью. Весной 1818 года на небосклон европейского романтизма взошла новая планета - Эндимион. Современники, впрочем, полагали, что у планеты есть имя и фамилия - Джон Китс. Кому как нравится, верно и то и другое.

Не планета скорей, конечно, а звезда, и звезда эта все-таки вписалась в великое созвездие европейского романтизма. Современный исследователь истоков "новой эры" Кристофер Бэмфорд пишет: "Казалось, романтизм возвестил наступление новой эпохи (...). Это время впору было назвать новым Ренессансом, и в каком-то смысле романтизм таковым и являлся, только на ином уровне, одновременно приближенный и к человеческому, и к небесному, в равной мере исполненный идеализма и реализма, не столь абстрактный, но более определенный. (...) Необходимо осознать, что имена, составляющие это блистательное созвездие, называемое романтизмом, - от Гердера, Лессинга, Гете, Шиллера, Новалиса, Гельдерлина, Фихте, братьев Шлегелей, Гегеля, Шеллинга - до Блейка, Кольриджа, Вордсворта, Шелли и Китса, от Эмерсона, Торо, Олькотта, Шатобриана, Гюго - до Пушкина и Мицкевича, - связаны между собою священным языком истинного "я". (...) Хотя романтизм традиционно определяется как течение, состоящее из горстки бесплотных мечтателей, романтики, безусловно, были более чем подлинными провидцами".

Как мы видим, упоминание имени Китса среди величайших писателей-романтиков ныне уже неизбежно.

В конце июня 1818 года Китс проводил в Ливерпуль младшего брата Джорджа, который вместе с женой решил эмигрировать в Америку. Третий брат, Томас, к этому времени был уже болен семейным недугом Китсов - чахоткой и 1 декабря того же года умер. Впрочем, еще раньше (июнь-август) Джон Китс отправился в пешее путешествие по Шотландии и Ирландии, но 18 августа спешно вернулся в Хемпстед, ибо серьезно простудился на острове Малл; надо полагать, эта простуда разбудила туберкулез в нем самом: таково было начало конца, жить Китсу оставалось всего ничего, творить - еще меньше (чуть больше года), однако на это время приходится все самое важное, что случилось в жизни поэта: он познакомился с Фанни Брон, своей великой любовью, начал работу над поэмой "Гиперион", написал "Канун Святой Агнессы", "Ламию", драму "Отгон Великий", - и это не считая лирики. Той самой лирики, которая из его творческого наследия - всего ценней для мировой культуры.

Не берусь осуждать В.В.Рогова, утверждавшего в советском англоязычном издании Китса (М., 1966), что "творчество Китса всегда является выражением душевного здоровья", - ниже Рогов пишет даже: "Пользуясь чуждой Китсу лексикой, мы вправе сказать, что по его мнению поэт - разведчик человечества на путях постижения мира", - и первое утверждение, и второе адресовались, думается, исключительно советской цензуре шестидесятых годов, которую если чем и можно было бы прошибить, так только прямой ссылкой на Ленина, который где-нибудь похвалил бы Китса; даже мнение Бернарда Шоу служило поводом к допущению в печать лишь трех или четырех октав из "Изабеллы", которые великий циник едва ли не издевательски отписал по ведомству "Капитала". Но факт печальный: лишь "Ода к осени", самая пасторальная из шести "великих од", до семидесятых годов охотно перепечатывалась советскими изданиями (благо имелись достойные переложения Маршака и Пастернака), остальные оды в печать все никак не шли. Георгий Иванов вспоминал в 1955 году в эмиграции, как Мандельштам однажды хотел напечатать "чьи-то" переводы од Китса. "Перевод оказался отчаянным", - пишет Г.Иванов. О многих переводах лирики Китса на русский язык и по сей день можно сказать почти то же, приходится выбирать лишь лучшее из наличного, а наличного - хотя диссертация Г. Г. Подольской "Джон Китс в России" (Астрахань, 1993) читается как детектив все еще не так уж много. Может быть, Россия отметит достойным образом хотя бы трехсотлетие со дня рождения Китса? Дай Бог...