Борис Ручьев - Стихотворения и поэмы

...В жизни, трудной, как дорога,
к зимним рейсам не готов,
я и сам страдаю много
от душевных холодов.
Оттого, что сам не знаю,
у какого же огня
любушка моя родная
дожидается меня.
Год за годом, в рейсе дальнем,
так и рвусь я сердцем к ней,
согреваюсь ожиданьем
неминуемых огней.
Пусть мне всюду шепчут люди:
— Не гляди, земляк, вперед,
там — никто тебя не любит,
там — никто тебя не ждет...
Ни за что не веря взгляду,
ослепленному во тьме,
я спокойно в кузов сяду,
сам себе твердя в уме:
«Потеплей прижмись к соседям,
не беда, что путь далек,
скоро, друг, и мы приедем,
есть далекий огонек!»

Под полярным, вечно хмурым небом
щи едим с казенным черным хлебом,
черный чай от черной грусти пьем,
шубы нараспашку — ходим в стужи,
о далеких женщинах не тужим,
будто нам везде родимый дом.
Будто для кручины нет причины,
а в любовь не верим мы давно,
потому, что это мы — мужчины,
а у нас уж так заведено:
горе и нужду, жару и вьюгу,
всё терпя без жалоб, как в бою,
нипочем не выдавать друг другу
боль свою, кручинушку свою.
Если ж часом вспомним самых милых,
спать не в силах и молчать не в силах,
будто спиртом память оглуша,
вслух назло смеемся и злословим
над лукавым, слабым тем сословьем,
крепость чья не стоит ни гроша.
Будто мы и знать не знали сроду
губ невинных, непритворных глаз
и, собравшись в ночь ли, в непогоду,
громко вспоминали без прикрас,
как, бывало, разорвав на части
мужних писем белые листки,
чьи-то женки, покоряясь страсти,
в юности бросались к нам с тоски.
Как они дышали в эти ночи
всё слышней, всё жарче, всё короче,
с самым тайным стоном на губах,
с самой сладкой дрожью в жарком теле,
как они в глаза глядеть не смели
в ту минуту — зрячие впотьмах.
И каким бы злым, постыдным словом
мы тебя ни заклеймили снова,
как бы ревность сердца нам ни жгла, —
вся до тайных родинок знакома,
в душах наших — всюду, словно дома,
ты, как солнце, женщина, жила.
Нипочем тебе во мгле таежной
наш мужской недобрый наговор.
Все равно, чем дальше, тем дороже
ты, как солнце за горбами гор.
Ты, как солнце, ярче станешь рядом,
и навек из нас ослепнет тот,
кто, тебе не веря, жадным взглядом
на тебе хоть пятнышко найдет...
Мы тебя в походных снах ласкаем,
на вершинах скальных высекаем
все твои простые имена,
и в огне горим, и в холод стынем
по горам, по рекам, по пустыням,
горе пьем горстями допьяна,
чтобы нам убиться иль пробиться
к той, по ком душа, как жар, томится,
к той, что сказкой стала... Потому
не суди нас чистым сердцем строго,
царь-девица, лебедь-недотрога,
в неприступном дальнем терему.

У завода — город, а меж ними речка,
а над речкой домик с рубленым крыльцом...
Если затоскуешь, выйдешь на крылечко,
сядешь на крылечке к сиверку лицом.

Будто в доброй сказке, мы почти что рядом,
сердцу всё открыто настежь без ключа, —
ночи с перекликом, версты с переглядом,
реки по колено, горы до плеча.

Будто всё как прежде, мы, как в песне, близко,
слышим в каждом вздохе каждый перебой,
будто понапрасну ваши металлисты
с интересом тайным ходят за тобой.

Будто между ними нет прохожим места,
волосы седеют, а любовь жива.
Будто ждешь, как девка, любишь, как невеста,
терпишь, как солдатка, плачешь, как вдова.

Будто всё в порядке, — вот пройдут метели,
вот меня уволят, сяду в самолет...
Постучусь в окошко через две недели,
может — через месяц, может — через год.

Может, и взаправду мне не возвратиться,
может, вновь придется долгие года
обживать пустыни, сторожить границы,
уходить в разведки, строить города.

Как назначишь сроки, если часа нету,
если вдруг — работа, если вдруг — война,
если я годами мыкаюсь по свету,
если ты стареешь в домике одна.

Словом, от разлуки нет покамест средства,
снова жди известий с зорьки дотемна,
не жалей, что часто рвется возле сердца
самая тугая, звонкая струна.

Если станет больно — выйдешь на крылечко
на далекий север ласковей взглянуть,
где по горным кручам, по таежным речкам
заметает вьюга мой походный путь.

Так сбываются сказки в России...
От великих трудов и утрат
ты всё крепче, смелее, красивей,
будто в битвах бывалый солдат.