Андрей Шацков: Осенняя женщина (сборник стихотворений)

В кирпичной чаше древнего собора,

Среди полуразваленных столбов,

Не опуская пристального взора,

Та женщина внимала про любовь.

Спускалось солнце плавным полукругом,

И мелкий снег по мрамору рябил.

Она меня своим считала другом,

И я об этом знал… но позабыл.

Забыл, что в этом мире все непросто,

Что горек сладкой встречи дикий мед.

Смотрели удивительные звезды

На двух теней озябших хоровод.

О нежность бесполезная поэта!

О повторенность и банальность фраз!

Ну кто тебя из солнечного света

Соткал такой, с морщинками у глаз?

И кто мне даст неведомые силы,

Словами не затмить твою красу?

В кирпичной чаше тихо спят могилы

И застывают хлопья на весу…

Эта ночь для двоих.

Тихо в комнату утро вплывает.

Серебристая пыль

Осыпает прибрежный балкон.

Нежный девичий профиль

На левом плече засыпает.

Мне встречались нежней

Лишь в полотнах рублевских икон.

Двадцать солнечных дней

Нам с тобою не будут обузой.

Двадцать солнечных дней

Нам с тобой не уйти от судьбы.

И взовьются стрижи

Над великой и плавною Рузой,

И с вечернего неба

Падут грозовые столбы.

Отойдет сенокос,

Отцветет на полянах цикорий.

Скоро осени цвет

Зажелтит полновесную рожь.

Я тебе расскажу,

Прошепчу тебе кучу историй:

Полуправду

И полузаветную ложь.

А когда расставанья

Настанет проклятое время,

Покачнется земля

И присохнет к гортани язык.

Мне останется дней

Незабвенное, сладкое бремя:

Эта ночь для двоих.

На плече моем девичий лик.

Я уйду по Рузскому шоссе

После расставанья на рассвете.

Солнца золотой карась – в лозе

Рвет тумана утренние сети.

Я пойду без тяжести в груди

К нежно розовеющему храму.

На реке ушкуйники лодьи

Из варягов в греки плавят, знамо.

Чуден благовеста ранний час,

Встреченный побудкой петушиной.

Семеренкой в Яблоневый Спас

Покатилось лето под вершину.

Скоро кликнет осень Алконост,

Спрятавшись за кроны вековые.

И дорогой этой на погост

Повезут отрубленные выи

Тех колосьев, что сейчас в росе,

Как отряд бойцов в кольчужной стали…

Я уйду по Рузскому шоссе

В зимние, нехоженые дали.

Шепчи мое имя, молись.

Я – молнией битое древо.

Развилка, уведшая влево.

Капканом отмеченный лис.

Шепчи мое имя, молись.

Застынь перед ликом иконным.

Я – пеший в нашествии конном.

Я – в черепа чаше кумыс.

Шепчи мое имя, молись.

Под крестоандреевским стягом

Есть место певцам и бродягам.

Им ведом грядущего смысл.

Шепчи мое имя, молись.

Ты станешь моим оберегом,

Опарою пашни под снегом,

Строкою, упавшей на лист.

Шепчи мое имя, молись!

И будет предвечная болесть России

Болотным туманом ползти по земле,

И будут ее соловьи и мессии

Лежать на снегу иль болтаться в петле.

Марина Ивановна! Свят твой жеребий

И, словно звезда Вифлеема, высок.

Но узкой петлею затянется гребень

Елабужских вечнозеленых лесов.

Пребудет не скоро признанья награда,

Пребудет не скоро любовь на века.

А что остается? Кладбище, ограда

Кирпичного камня да Кама-река,

Да звон колокольный, густой

и умильный,

С вершин церковей сорока-сороков,

Да старые сосны, да камень могильный,

Да медная горстка людских пятаков.

А больше не надо, а больше не требуй.

Стою на юру средь сухих повилик.

Марина Ивановна! Темен твой жребий.

Марина Ивановна! Светел твой лик.

А дни все короче, все шире река

И рыба в залитые пожни теснится.

И белая ночь, как стакан молока,