Владимир Маяковский: Том 10. Стихотворения 1929-1930

Старья лирозвоны
       умели вывести
лик войны
    завидной красивости.
В поход —
    на подвиг,
         с оркестром и хором!
Девицы глазеют
          на золото форм.
Сквозь губки в улыбке,
         сквозь звезды очей —
проходят
    гусары
       полком усачей * Строки 12–13 перефразируют строки популярного в первую мировую войну романса «Гусары»: Оружьем на солнце сверкая, Под звуки лихих трубачей По улице, пыль поднимая, Проходил полк гусар-усачей. Строки 33–36 — цитата из стихотворения И. Уткина «Атака» («Первая книга стихов», М. 1927). .
В бою погарцуй —
          и тебе
          за доблести
чины вручены,
      эполеты
             и области.
А хочешь —
       умри
       под ядерным градом, —
тебе
 века
   взмонументят награду.
Кое-кто
   и сегодня
       мерином сивым
подвирает,
    закусив
        поэтические удила́:
«Красивые,
     во всем красивом,
они
 несли свои тела…» * Строки 33–36 — цитата из стихотворения И. Уткина «Атака» («Первая книга стихов», М. 1927).
Неужели красиво?
       Мерси вам
за эти самые
        красивые дела!
Поэтами облагороженная
          война и военщина
должна быть
         поэтом
         оплевана и развенчана.
Война —
       это ветер
       трупной вонищи.
Война —
       завод
      по выделке нищих.
Могила
   безмерная
       вглубь и вширь,
голод,
   грязь,
        тифы и вши.
Война —
       богатым
       банки денег,
а нам —
      костылей
       кастаньетный теньк.
Война —
       приказ,
       война —
           манифест:
— Любите
    протезами
         жен и невест! —
На всей планете,
       товарищи люди,
объявите:
       войны не будет!
И когда понадобится
        кучки
           правителей и правительств
истребить
    для мира
          в целом свете,
пролетарий —
      мира
           глашатай и провидец —
не останавливайся
       перед этим!

Колокола.
    Ни гудка,
        ни стука.
Бронзовая скука.
Патлы
   маслом прилампадя,
сапоги
   навакся,
в храм
   живот
     приносит дядя:
«Божья матерь —
       накося!»
Вместе с дядею —
       жена
шествует
    важно.
Как комод —
     сложена,
как павлин —
      ряжена.
Искрестилась толпа,
отмахала локоть.
Волосатого
    попа
надоть
   в лапу
     чмокать.
К дому,
   выполнив обряд,
прутся
   дядя с тетей.
Здесь уже с утра
       сидят
мухи на компоте.
Семья
   садится радостно
вокруг
   сорокаградусной.
От водки,
    от Христовых дум
философеет
    нежный
        ум.
Сияет
  каждый атом
под серебристым
       матом.
Перейдут
       на мордобой,
кончив
   водку
      эту.
Дальше
   всё
    само собой,
как
 по трафарету.
Воскресный город
       избит
          и испит,
спит
 под листком красненьким.
И это
     у нас
    называлось
         «быт»
и называлось —
       праздником.
Заря
  взвивается светла,
во рту
  заметна убыль.
Пречистая
    метет
       метла
волосья
   и зубы.
Сам
 господь всеблагой
крестит
   пухлой рукой
этот быт
   блошино-мушиный.
И вот этот
    такой
паутинный покой
изничтожит
     товарищ машина.
Эх,
 машинушку пустим,
непрерывная —
         сама пойдет.
Наладим,
       подмажем
           да пустим!
На карте Союза
         из каждой клетки
встают
   гиганты
      на смотр пятилетки.
Сквозь облачный пар,
         сквозь дымные клубы
виденьем
       встают
       стадионы и клубы.
На месте
      колокольного уханья
пыхтит
   аппетитно
       фабрика-кухня.
И день,
   наступивший
         на примус,
             на плиты,
встает
  электричеством облитый.
Пусть
     гибнущий быт
        обывателю
             бедствие!
Всем пафосом
      стихотворного рыка
я славлю вовсю,
          трублю
             и приветствую
тебя —
   производственная непрерывка.