Райнер Рильке - Книга образов

тихих, которым сопутствует ветер над лугом.

Перевод В. Микушевича

Снится мне узор вечерних риз

над старинным жреческим обрядом.

Долгий сумрак в воздухе повис.

Черная весна прошла к оградам.

Над водой, венчая узкий мыс,

словно дым, вздымается над садом

кипарис…

Перевод А. Биска

Скорбь моя не похожа на те

вздохи минутной печали,

где слезы вспыхнут вначале

и тают в тихой мечте.

Скорбь моя — с молитвенным взором,-

где весна не приносит цветов,

как сад с высоким забором

средь пыльных серых домов.

Перевод А. Биска

Их легкие ласки и лепет увлек,

смеялись, сплетались, шептали,

но только прошли за вечерний порог,

друг друга они не узнали.

«Где же ты?

Где же ты?» —

повторяли опять,

заблудились в лесу от испуга

и долго там будут бежать, и искать,

и мечтать о слезах друг друга.

Перевод А. Биска

Вся облита луной зеленой,

качнулась комната моя

и от земли опустошенной

в безумье, в ночь, в волне зажженной

вдруг ускользнула, как ладья.

А там, на взморье, ждали зори;

и арфы будущего дня,

беспечных звуков не храня,

их собирали на просторе

и, как цветы, бросали в море,

а волны, в розовом узоре,

гасили радость их огня.

Перевод А. Биска

Ты, что не знаешь, что в темную тишь

я плачу в постели,

что меня непрерывно томишь,

как ход колыбели;

Ты, что таишь от меня, что и ты

не спишь, обо мне мечтая;

что, если пытку такой красоты

не утоляя

сносить терпеливо?

На счастливых влюбленных взгляни:

только минет признанье, они

уже лгут боязливо.

С тобой я — один. Ты мелькаешь в неясных

узорах:

вот миг — это ты, а миг — и это лишь шорох,

лишь аромата пустая струя.

Ах, в объятьях моих я терял их немало,

только ты — ты вечно рождалась сначала,

я не коснулся тебя, оттого ты — моя.

Перевод А. Биска

Вы, от которых Суть

свой исполинский лик

отвернула, пусть кто-нибудь,

кто в судьбу вашу вник,

молится ночью, чтоб час

ваш, наконец, прошел,

легок или тяжел,

он все, что есть у вас.

Лаской рассечено

поле ваших волос,

ибо расточено

все, что вашим звалось.

Стук сердца — дурная весть,

вверенная дверям;

лучше не знать матерям,

что оно еще есть.

Одна средь черной листвы

луна пролагает путь,

как будто успели вы

к ней прильнуть.

Перевод В. Микушевича

Музыка: дух изваяний. А может быть:

тишь картин. Ты — язык, где кончается

речь. Ты времени

отвес на пути, где сердца погибают.

Чувства — к кому же? О! Ты странствие

чувств, но куда? — в пейзаж еле слышный.

Ты, музыка, чужеземка. Ты — выросший

из нас сердечный простор. То сокровенное,

что, нас превзойдя, рвется наружу:

священным прощаньем,

в час, когда нас нутро обстает

далью затверженной, изнанкой

воздуха:

чистой,

огромной

и уже нежилой.

Перевод С. Петрова

Музыка; статуй дыханье. Иль, может быть,-

молчанье картин. Язык, при котором

уж нет языка. Ты — время,

ставшее вертикально к биению сердца.

Ты — чувство — к кому? О, чувств превращенье —

во что? В ландшафты для слуха.

Ты — отчужденность, ты — выросшее за наши

пределы

пространство сердца. Заветное наше,

нас переросшее, из нас исторгшееся,

святое прощанье:

когда душевное нас окружает,

как привычная даль, как изнанка

воздуха:

так чисто,

огромно,

незаселимо.

Перевод Т. Сильман

Так я иду, все проще и все зрячей,

сквозь мир в его явленье непростом;

уже предметы, лиц своих не пряча,

зовут меня и молят об одном:

пусть мой язык, и дальше не коснея,

их жизни истолковывает суть,

пусть сердцу, как в темнице, все больнее —

мне будут дни и ночи все роднее,

и одиночества мне близок путь…

Как время, что на все кладет печать,

во всем участвуя, — с преображеньем

преображаться, с немотой — молчать,

а тем, кто чувствует, кто действует, — в их

рвенье

сочувствовать, содействовать и знать:

таков мой тяжкий, несказанный труд.

Но силы, что меня к нему толкнули,

так нежно к сердцу моему прильнули,

в глаза смиренью моему взглянули