Александр Кушнер - Стихотворения. Четыре десятилетия

Я, впрочем, связи тут не вижу никакой.

Но знают женщины здесь больше, чем мужчины:

В обмен на ленточку получишь ножик свой.

Причём здесь логика, кому нужны причины?

Вещами ведает какой-то младший дух,

Положит в тумбочку и трижды перепрячет,

Бубнит и шастает, жалеет он старух,

С детьми считается и умников дурачит.

* * *

Откуда пыли столько в доме?

Как юношеский пушок.

На телефоне, на альбоме.

Откуда иней и снежок, –

Мы твёрдо знаем. Пыль откуда?

О, еженощный, мягкий слой!

Какое женственное чудо,

Мучитель вкрадчивый какой!

Вдоль полок палец по привычке

Скользит во власти забытья.

Как хорошо лежат частички,

Таинственного бытия,

Реснички, ниточки, ворсинки…

Как нежен хаос, волокнист!

Как страхи все видны, заминки

Того, кто на руку нечист.

Нужней солдата и героя

Хозяйка, женщина, жена.

Ты видишь: жизнь была б, как Троя,

Давным-давно погребена,

Забыта, в эпос легендарный

Глубоко спрятана, когда б

Не вечный труд неблагодарный.

Опять сильнее тот, кто слаб.

РАЗВЁРНУТЫЙ УЗОР

1

Цезарь, Август, Тиберий, Калигула, Клавдий, Нерон…

Сам собой этот перечень лёг в стихотворную строчку.

О, какой безобразный, какой соблазнительный сон!

Поиграй, поверти, подержи на руке, как цепочку.

Ни порвать, ни разбить, ни местами нельзя поменять.

Выходили из сумрака именно в этом порядке,

Словно лишь для того, чтобы лучше улечься в тетрадь,

Волосок к волоску и лепные волнистые складки.

Вот теперь наконец я запомню их всех наизусть.

Я диван обогнул, я к столу прикоснулся и к стулу.

На таком расстоянье и я никого не боюсь.

Ни навету меня не достать, ни хуле, ни посулу.

Преимущество наше огромно, в две тысячи лет.

Чем его заслужил я, – никто мне не скажет, не знаю.

Свой мир предо мной развернул свой узор, свой сюжет,

И я пальцем веду по нему и вперёд забегаю.

2. ПЕРЕД СТАТУЕЙ

В складках каменной тоги у Гальбы стоит дождевая вода.

Только год он и царствовал, бедный,

Подозрительный… здесь досаждают ему холода,

Лист тяжёлый дубовый на голову падает, медный.

Кончик пальца в застойной воде я смочил дождевой

И подумал: ещё заражусь от него неудачей.

Нет уж, лучше подальше держаться от этой кривой,

Обречённой гримасы и шеи бычачьей.

Что такое бессмертие, память, удачливость, власть –

Можно было обдумать в соседстве с обшарпанным бюстом.

Словно мелкую снасть

Натянули на камень – наложены трещинки густо.

Оказаться в суровой, размытой дождями стране,

Где и собственных цесарей помнят едва ли…

В самом страшном своём, в самом невразумительном сне

Не увидеть себя на покрытом снежком пьедестале.

Был приплюснут твой нос, был ты жалок и одутловат,

Эти две-три черты не на вечность рассчитаны были,

А на несколько лет, но глядят, и глядят, и глядят.

Счастлив тот, кого сразу забыли.

3

Перевалив через Альпы, варварский городок

Проезжал захолустный, брёвна да глина.

Кто-то сказал с усмешкой, из фляги отпив глоток,

Кто это был, неважно, Пизон или Цинна:

«О, неужели здесь тоже борьба за власть

Есть, хоть трибунов нет, консулов и легатов?»

Он придержал коня, к той же фляжке решив припасть,

И, вернув её, отвечал хрипловато

И, во всяком случае, с полной серьёзностью: «Быть

Предпочёл бы первым здесь, чем вторым или третьим в Риме…»

Сколько веков прошло, эту фразу пора забыть!

Миллиона четыре в городе, шесть – с окрестностями заводскими.

И, повернувшись к тому, кто на заднем сиденье спит,

Укачало его, спрошу: «Как ты думаешь, изменился

Человек или он всё тот же, словно пиния или самшит?»

Ничего не ответит, решив, что вопрос мой ему приснился.

* * *

Представь себе: ещё кентавры и сирены,

Помимо женщин и мужчин…

Какие были б тягостные сцены!

Прибавилось бы вздора и причин

Для ревности и поводов для гнева.

Всё б страшно так переплелось!

Не развести бы ржанья и напева

С членораздельной речью – врозь.

И пело бы чудовище нам с ветки,

И конь стучал копытом, и добро

И зло совсем к другой тогда отметке

Вздымались бы, и в воздухе перо

Кружилось… Как могли бы нас опорочить,

Какой навлечь позор!

Взять хоть Улисса, так он, между прочим,

И жил, – как упростилось всё с тех пор.

* * *

Гудок пароходный – вот бас; никакому певцу

Не снилась такая глубокая, низкая нота;

Ночной мотылёк, обезумев, скользнёт по лицу,