Елена Степанян: Сборник стихов

Ну, дьявольская рать в рогатых касках,
Здесь знатная приманка для тебя!
– Hierher! Hierher!
Da ist der Jude! Jude! Jude! [3]
– —
...Душа блаженствует, из света в свет
Переходя и наполняясь светом.

Душа-страдалица!
Как тяжело пришлось
Тебе в темницах из костей и плоти.
Как страх небытия тебя изгрыз!
И как оно пыталось овладеть
Тобой живою
И в безумии топило.
Небытие! Пускай тебе в удел
Достанутся преступные деянья,
В безумье сотворенные,
Пускай
В тебе исчезнет всё,
На что толкал
Неодолимый страх исчезновенья.

А наверху – сияет ярче солнца
Иерусалим Небесный,
Град живых!
О родина моя!
Узнай меня! Прими!
О, только бы с тобой не разлучаться!

Но то, что накопилось там, внизу,
Не так-то просто отпускает.
И тянет всё сильней,
И камнем – вниз!..
– —
Он прикасается к своей руке иссохшей
И кожу теребит —
Он жив, он снова здесь.
Сейчас войдет тюремщик
И миску с тошнотворного едой
Поставит на пол.
Вот послышались шаги,
Сейчас засов зазвякает...
Но громом
Гремят затворы!
– Царь! Вовек живи!
Владыка вавилонский возвращает
Тебе свободу и престол отцов!

О эти голоса!
О воздуха касанье!
И запахи!

– Но почему, друзья,
Темничный мрак идет за нами следом,
И я совсем не вижу ваших лиц?
Иль это ночь такая наступила?

Увы, теперь всегда со всех сторон
Объемлет эта ночь царя Манассию —
Слепым
Вернулся он в Иерусалим!
– —
Приказывает царь соорудить
Пророкам пышные гробницы,
Приказывает из своих пределов
Изгнать Ваалов и Астарт.

Царские рабы,
Во всём царю покорны,
С таким же рвением, с каким они
Сооружали капища и рощи насаждали,
Теперь всё разбивают на куски
И рубят.
Но добру – не пропадать же!
Они в свои дома обломки волокут —
Из них очаг
Получится прекрасный.
А дрова из рощ священных
Их пище придадут особый вкус.

...Тысячелетия пройдут,
А всё не смогут
От вкуса этого избавиться они...
– —
Клянется царь и детям, и друзьям,
Что он во всём Всевышнему покорен,
И что он раб Его,
И что во всех мирах
Нет сладостнее ничего, чем это рабство.

Но горькими-прегорькими слезами
Обожжены незрячие глаза,
И по утрам он их открыть боится,
Чтоб не увидеть снова темноту.

Он, засыпая, видит сны,
Но в этих снах
Не видит он садов Иерусалима.
Блуждает в вавилонских подземельях
Его душа —
Но как раздвинулись они!
И как освещены!
Да это целый город!
И в нем – такое множество людей,
Что улицы едва вмещают их.
Но каменные своды их гнетут,
И безысходная печаль у них на лицах.

Он к ним бросается и хочет прокричать,
Что каменные своды – не навечно,
И что над ними – синева небес,
А их превыше – небеса иные!
...Но ничего не получается —
Они
Его не замечают и не слышат,
И только в нем самом звучат его слова.
И он их повторяет, просыпаясь.

А мрак стоит над ним,
и уходить не хочет...

И вот однажды растворится ночь,
И день придет,
Тот самый день, в который
Прорвется свет сквозь толщу облаков,
И сквозь обледенелое стекло
Скрипучего трамвайного вагона
До глаз его дотянется потухших —
И он вокруг посмотрит с удивленьем.

На окнах – толстый лед,
И если бы не знать,
Что там за ними,
Может показаться,
Что едешь в никуда.
И это лучше,
Чем в школу ненавистную идти.

Нет, кажется, сегодня он опять
До школы не дойдет, а будет шляться
По городу, верней – под ним,
В метро.

Но что с трамваем делается?! —
Окна
Вдруг осветились необыкновенно
И заиграли сказочным огнем!

Он усмехается —
Ну да – «мороз и солнце»,
«Чудесный день», «прелестный друг»,
«Хрустальный гроб».
Но что за остановка? – И в ответ
Звучит, как гром:
– Преображенский вал!

Здесь всё преображенское вокруг —
Метро и площадь.
Рынок.
Переулки.
Он здесь родился.
Почему же вдруг
Его названье это обожгло?
И что сегодня с небом происходит?
Оно огромнее
И движется куда-то!
Нет, ни за что он в школу не пойдет.
В метро?
Ну уж туда-то он не опоздает!

Подземка! —
Так отец его и мать
Метро по старой памяти зовут —
Единственное место в целом мире,
Где он себя не чувствует изгоем,
Нелепостью ходячей меж людей.