«Я звал Тебя весна слегка мычала…»
Я звал Тебя весна слегка мычала
Быть может день или уже года
Но ты молчала пела отвечала
И разговаривала как всегда
Летели дни качались и свистели
Как бритва на промасленном ремне
И дождики как легкие метели
Кружились надо мною и во мне
Пропала ты ты растворилась Белла
В воздушной кутерьме святых ночей
Мечта почто пред жизнию робела
Ужасной лампы в тысячу свечей
Раздваивается на углу прохожий
Растраивается на другом углу
В ушко мне ветер входит как в иглу
Он воздухом сшивает наши кожи
Я с улицы приоткрываю дверь
И снова вижу улицу за дверью
Была ли жизнь, была, их было две
Два друга два мошенника две пери
Так клоун клоуна пустою палкой бьет
Довольные своим ангажементом
Иль гоночный автомобиль ревет
От сладкой боли под рукой спортсменки
Но клоуны дерутся не сердясь
И в гонщиц влюблены автомобили
И мы в свое отчаянье рядясь
Не франтами всегда ль пред Вами были.
1925
«Не неврастении зеленая змея…»
Не неврастении зеленая змея
Что на углу виется в мокром дыме
Тобою в лоб укушена фантазия
Она мертва хотя и невредима
Зеленые зеленые дома
И воздух плотный что хороший саван
И коридор ползучий как роман
1925
Садится дева на весы
Свой задний вес узнать желая
И сходит человек в часы
Из вечности то есть из рая
1925
«Лесничий лестницы небесной Ты не без…»
Лесничий лестницы небесной Ты не без
Небес отличия. Несправедливый орден
Неисправимый но заправский ордер
Завеса Ты но всуе о Зевес
Один какой счастливою рукой
Пристали козыри. Ах женщина пристала
Порукой быть рекою о рек кой
Пристало быть податливым металлом
Иду по лестнице Иакова двояко
Надземная машина не спешит
Вояка шасть на яка всадник яко
А пеший? Правда есть куда спешить.
Вздыхает метко <���нрзб.>, смекает
Блоха я съешь на сколько беготни
Козел я зол я головой мотаю
О немочь не могу не иметь мошны
Мошны крестьяне хоть на них креста нет
Ощерится священник — не щерись.
А чуб до губ но от губы их станет
Оставит для нелепых фельдшериц
Для снисходительных и ловких падчериц
Поэты медицинский персонал
Немалые больницы над каналом
То мочите клиента по началу
Потом она же а потом она же
Мы клеили любови картонажи.
1925
«Фонарь прохожему мигнул…»
Фонарь прохожему мигнул
Как закадычный друг
Но слишком яркий луч лягнул
В лицо ударив вдруг
Упал прохожий как солдат
С стрелой луча в груди
Ее не вытащить назад
Он мертв хоть невредим
Так прикоснулась Ты перстом
Слегка ко лбу зимы
И пал стоящий над постом
Солдат слуга Фомы
Ты невидимо подошла
Как серый снег сухой
И виселицы обняла
Пеньковою рукой
1925
«В серейший день в сереющий в засёрый…»
В серейший день в сереющий в засёрый
Беспомощно болтается рука
Как человек на бричке без рессоров
Как рядовой ушедшего полка
Лоснящиеся щеки городов
Намазаны свинцовою сурьмою
И жалкий столб не ведая годов
Руками машет занявшись луною
И было вовсе четверо надежд
Пять страшных тайн и две понюшки счастья
И вот уже готов обоз невежд
Глаголы на возах в мешках причастья
Беспошлинно солдатские портки
Взлетают над ледовыми холмами
И бешено вращаются платки
За черными пустыми поездами
Склоняется к реке словесный дым
Бесшумно убывая как величье
И снова город нем и невредим
Стирает с книг последние отличья
Стеклянные высокие глаза
Катаются над городом на горке
А слез летает целая гроза
Танцующая на крыше морга
«Не буффонаду и не оперетку…»
Не буффонаду и не оперетку
Но нечто хилое во сне во сне
Увидела священная кокетка
Узрела в комфортабельной тюрьме
Был дом силен и наглухо глубок
А на чердачном клиросе на хорах
Во тьме хихикал черный голубок
С клешнями рака и глазами вора
И только мил хозяин белобрыс
Продрав глаза тянулся сонно к фторе
Длиннейшей лапой домовая рысь
Его за шиворот хватала он не спорил
Читать дальше