Снижался день, он бесконечно чах,
И перст дождя вертел прозрачный глобус.
Бог звал меня, но я не отвечал.
Стеснялись мы и проклинали робость.
Раскланялись. Расстались. А раз так,
Я в клуб иду: чертей ищи где карты.
Нашел, знакомлюсь чопорно, простак,
А он в ответ: Я знаю Вас от парты.
Вы помните, когда в холодный день
Ходили вы за городом на лыжах,
Рассказывал какую дребедень
Я, гувернер курчавый из Парижа.
Когда ж в трамвай садились вы во сне,
Прижав к груди тетрадь без промокашки,
Кондуктор, я не требовал билет,
Злорадствуя под синею фуражкой.
Когда же в парке, с девою один,
Молчали вы и медленно краснели,
Садился рядом щуплый господин
В застегнутой чиновничьей шинели.
Иль в мертвый час, когда ни пьян, ни трезв,
Сквозь холод утра едет полуночник,
К вам с грохотом летел наперерез
С невозмутимым седоком извозчик.
Иль в бесконечной улице, где стук
Шагов барахтался на вилке лунной,
Я шел навстречу тихо, как в лесу,
И рядом шел и шел кругом бесшумно.
И в миг, когда катящийся вагон
Вдруг ускорял перед лицом движенье,
С любимой рядом сквозь стекло окон
Лицо без всякого глядело выраженья.
Лицом к лицу и вновь к лицу лицом,
До самой смерти и до смерти самой.
Подлец встречается повсюду с подлецом
В халат одетым или даже дамой.
Пока на грудь, и холодно и душно,
Не ляжет смерть, как женщина
В пальто, И не раздавит розовым авто
Шофер-архангел гада равнодушно.
Мне все равно, я вам скажу: я счастлив.
Вздыхает ветер надо мной; подлец.
И солнце безо всякого участья
Обильно поливает светом лес.
Киты играют с кораблями в прятки.
А в глубине таится змей морской.
Трамваи на гору взлетают без оглядки
И дверь стучит, как мертвецы доской.
А дни идут как бубны арестантов,
Туда где кладбище трефовое лежит.
Сидят цари как толстые педанты
Валеты держат палки и ножи.
А дамы: как красивы эти дамы,
Одна с платком, соседняя с цветком,
А третья с яблоком протянутым Адаму,
Застрявшим в глотке — нашим кадыком
Они шурша приходят в дом колоды,
Они кивают с веера в руке.
Они приносят роковые моды
Обман и яд в оранжевом чулке.
Шумят билетов шелковые юбки —
И золото звенит как поцелуй.
Во мгле горят сигары, очи, трубки.
Вдруг выстрел! как танцмейстер на балу.
Стул опрокинут. Черви уползают,
Преступник схвачен в ореоле пик,
А банкомет под лампой продолжает
Сдавать на мир зеленый цвет и пыль.
1926
Ан по небу летает корова
И собачки на крылышках легких.
Мы явились в половине второго
И вздохнули всей емкостью легких.
Ой, как велосипедисты, быстро
Под окном пробегают дни —
Лишь мы оба, что знаки регистра
Бдим случайности во вне одни.
Понижаясь и повышаясь
Пальцы нот шевелятся достать нас: о крючья!
Ты скрипичная выше, рогатка кривая,
Ниже я круглый басовый ключ.
Ноты разны, как ноты разны государств,
Но судьба утомилась сидеть за роялью.
Вот тетрадка захлопнулась: бац! без вреда.
В темноте мы заснули в ночи борсальной.
Электрической лампы полуночное солнце
Лишь скользит вдоль страницы, белесой как снег.
Вижу сон: мы пюпитр покинули, сон!
Мы оделись как люди. Вот мы вышли. Нас нет.
Только пара шагов меж скрипичным и басовым,
Но линейка бежит в ресторан, Ан стена.
Что ж, как дачны соседи, поболтаем через изгородь, ба!
Недоступны и близки на ощупь как истина.
Обнаженная дева приходит и тонет,
Невозможное древо вздыхает в хитоне.
Он сошел в голубую долину стакана
Огнедышащий поезд, под ледник и канул.
Синий мир водяной неопасно ползет,
Тихий вол ледяной удила не грызет.
Безвозмездно летает опаснейший сон.
Восхищен, фиолетов и сладостен он.
Подходи, приходи, неестественный враг
Безвозвратный и сонный товарищ мой рак.
Раздавайся далекий, но явственный шум,
Под который нежнейший медведь я пляшу.
Читать дальше