Не малая твоя величина
Не утешает. Ан в душе тревога!
О престарелая и дурная женщина!
Отстань! Отлипни, Мойра! Ради Бога.
Безукоризненно качается корма
Прохожей женщины. Ее ль ты стоишь? (Стоишь).
Подпрыгивая часто, как барман,
Трясу коктейль из слез. Ты пьешь и сволочь поишь.
(То об зверях домашних говорю).
Но будет! Будет нэкое свиданье!
Порю детей. Пальто любви порю.
Ты ж порешь чепуху мне в назиданье.
Смирение: морение души.
Души ее! но ан склизка Ты, Мойра.
И ань собрав последние гроши:
Верчу Фанданго, плачу: Ойра! Ойра!
<1925–1927>
«На олеографическом закате…» *
На олеографическом закате
Танцует незнакомый [18]человек
Как женщина на розовом плакате
Как мой двадцатый год двадцатый век
В нейтральный [19]час когда все страшно странно
Когда поет виолончель земли [20]
Но так таинственно [21]и так пространно
Ходатайствуют голоса вдали
Безотговорочно навстречу ты идешь
И таешь вежливо на расстояньи шага
Как лиственный летающий галдеж
И иль на пне холеная бумага
Жужжат часы, их стрелки жалят глаз
Лишь кости на тарелке циферблата
Но разрезает зеркало алмаз
Воспоминания спешит расплата
За жидкие за мягкие мгновенья
Они твердеют режут яркий лед
И все развязнее и откровенней
Все чувственней и может быть назло.
Танцуют на раскрашенном закате
На рукаве и прямо пред лицом
Как женщина на розовом плакате
Иль гильотина перед подлецом.
<1925–1927>
«Любовь манит к себе влечет…» *
Любовь манит к себе влечет
И всасывает, как насос
Так дождь и тятя так сечет
Проворно ловит на лассо.
Пляшу кобылка под петлей
Под дождиком бегу солдат
Как рыба от трубы под лед
Булавкой в пола щель, гайда!
Дышу, избавился: вдруг хлоп!
Бьют по плечу меня, плачусь.
Так лопался над свечкой клоп;
Коль руку жали палачу.
Сидит судебный пристав в кресле
Бьет карандашем о карандаш,
Так сына бил отец по чреслам
Дай двух небитых бог! отдашь?
Свинью для перевозки счастья
И лошадь для больших смотров
Я скотоложец рвусь на части
Часть кажду жарю над костром
Съедаю голову и руку
Язык тушеный, мягкий мозг
Но без руки любви порука
Слеза без глаза, что для слез.
Без членов всасывает эрос
Мои останки, я погиб
Как всасывал тайфун галеру
И тракт солдата сапоги.
1925
«Музыканты — значит музе канты…» *
Музыканты — значит музе канты.
Адьютань — знай тетушка прощай.
Мавританцы — мавры танцы чай.
Револьвер же клевер вер компран тю.
Сукин сын, равно кому попало.
Мужепес попало всем равно.
Пиздадуи к жопе прилипалы.
Все равно, без ве же; все гавно.
Сильно пахнет свежее гавно
Коль поверх обоссано оно.
Заведем же пердежи не малы,
Кутежи дрожи рояль из жоп.
Мы пердели ты в тоске внимала
Бзднем же на прощанье хорошо.
Незаметно насерем в калошу
Непонятно в ложу соберем
На перило головы положим
Нежно незаметно насерем
Сукин сын читало не беремся
Обучать срать ету злую лошадь.
Настоящее издание неизвестных стихов и поэм Б.Ю. Поплавского (1903–1935) продолжает своеобразную гилейскую серию, начатую его сборником «Покушение с негодными средствами» (1995, материалы из архива И.М. Зданевича, Франция) и продленную «Дадафонией» (1999, материалы из архива Б.Н. Татищева, переданные в Государственный литературный музей в Москве). Опубликованные в этой книге тексты (за исключением специально оговоренных случаев) происходят из парижского архива, принадлежавшего Степану Николаевичу Татищеву, старшему сыну друга и посмертного издателя Поплавского Н.Д. Татищева. С архивом летом 2007 г. одного из составителей сборника любезно познакомила М.В. Розанова, у которой тогда на временном хранении находились многочисленные коробки с прозой и стихами поэта. Из обнаруженных среди этих бумаг неизданных стихов Поплавского в сборник вошли не все: каждый составитель сделал собственную подборку на свой вкус и соображение, а затем они были объединены путем простого сложения и наложения.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу