Виктор Гюго - Том 12. Стихотворения

2

Какие дни нам подарила
Весна-колдунья! Тишь да гладь…
Везде спокойствие царило;
В лесу и в поле — благодать.

Цветы в объятиях сплетались,
Как все живые существа,
А овцы на лугу шептались:
«Какая вкусная трава!»

Жужжали пчелы-попрошайки.
С утра до вечера их рой
Весна кормила на лужайке
Нектаром сладким и пыльцой.

И сочетался в церкви браком
Один цветок с другим цветком:
Гвоздика — с ярко-красным маком,
А маргаритка — с васильком.

Старуха-яблоня беспечно
Роняла наземь лепестки.
По-детски так простосердечно
Порой смеются старики!

В церковном хоре вместе пели
Кузнечик, тощий музыкант,
Со снегирем, — всегда он в теле
И разодет, как истый франт.

А воробей на ветке гибкой
Все время прыгал. Я следил
За ним с невольною улыбкой:
Крылатый гаер походил

На танцовщицу, для которой
Натянута тугая нить
Была меж башнями собора,
Чтоб всех бездельников пленить.

В парчовой ризе под березой
Служил обедню мотылек,
А в стороне пыталась роза
Скрыть непочтительный зевок.

За ней ухаживал галантно
Всеобщий баловень, шалун,
Повеса-шершень элегантный,
Чей золотой блестит галун.

И млели, на красавца глядя,
Поденки, жужелицы, тли,
Стрекозы в кружевном наряде,
Что хоровод свой завели.

А дрозд с овсянкой из кувшинки,
Здесь чаша на двоих одна! —
По капле выпили росинки,
Опорожнив ее до дна.

Украдкой это наблюдая,
Уже не удивлялся я
Родству любви с расцветом мая…
Кто сам любил — поймет меня.

3

И вновь к вечерне прямо в чаще
Звон колокольчиков сзывал,
Мне храм лесной, как настоящий,
О вечности напоминал.

«Осанна» слышалась ромашек,
«Те Deum» пела и пчела.
От птиц и трав, цветов, букашек
Неслась всевышнему хвала.

Кидал шиповник тень густую…
В той церковке в лесном краю
Узнал я церковку родную,
Увидел милую свою.

У алтаря она склонилась,
Там, где жасмин и резеда.
Надежда вместе с ней молилась
И сны, что сгибли навсегда.

Я увидал былые грезы,
Былое счастье юных дней…
Мою любовь венчали розы,
И птицы пели мне о ней.

4

На незнакомца, озадачен,
Взирал высокий остролист.
Я был на вид весьма невзрачен,
А он, дождем омытый, чист.

Я был в грязи чуть не по пояс,
Дождь промочить меня успел;
А он, ничуть не беспокоясь,
Листвою мокрою блестел.

Светляк зажег мерцавший слабо
Фонарик, осветив притвор.
Сердитая большая жаба
Уставилась на мухомор.

Но вовсе не была надутой
Гризетка в платьице простом,
Что в городе звалась Анютой,
А здесь — анютиным глазком.

Малиновка воды искала…
Листок аронника любой
Служил подобием бокала,
Наполнен утренней росой.

Прекрасней нет нигде жемчужин!
Они скатились в птичий клюв.
«Вот для чего бывает нужен
Листок!» — подумал я, взглянув.

На паперти без остановки,
Меж лютиков и медуниц,
Старушки-гусеницы ловко
Вязали коконы без спиц.

Амвоном здесь — цветок тюльпана,
А рядом, в речке, камыши
Служили трубами органа
Для ветерка в лесной тиши.

Невдалеке, в часовне черной,
Живет могильщик-скарабей,
Внушая ужас непритворный
Большой лопатою своей.

Услышав голос мой, шиповник
Спросил: «То не Орфей идет?» —
«Нет, — отвечал ему терновник, —
Обыкновенный стихоплет!»

Смеркается. Закат играет.
Сижу, любуясь, как всегда,
Остатком дня, что озаряет
Последний этот час труда.

А сумрак над полями — гуще.
Старик в отрепьях, мудр и прост,
Бросает урожай грядущий
Рукою щедрой вглубь борозд.

Над пашней силуэтом черным
Он высится… О, как же он
Уверен, видно, в плодотворном
Круговращении времен!

Так по равнине безграничной
Шагает он. Его рука
Швыряет семена привычно,
А я — все думаю, пока,

Свои покровы простирая,
Ночь воцаряется окрест,
До звезд как будто расширяя
Державный сеятеля жест.