Виктор Гюго - Том 13. Стихотворения

Теперь послушайте.
О, помысел ужасный!
Меж тем как шепчут все: «Вот он! Державный! Властный!
Кому служил сам бог, к нему склоняя слух», —
Вселился, может быть, он, темный, мрачный дух,
В одну из лошадей упряжки погребальной,
Влекущей в ночь и мглу сей поезд триумфальный.

Он вспомнить силится: «Где я?» — тоской знобим;
Он чует позади свой труп, влекомый им;
Он видит свой дворец; он узнает лакея,
Который говорит ему: «Пошел живее!»
Воскликнуть хочет он: «Взгляните — это я!»
Но челюсть стянута узлом небытия.
И между тем как он, в чудовищном обличье,
Свой Лувр и свой Версаль минует, в их величье,
Свой Эскурьял, свой Кремль иль свой Виндзор, с гербом —
Зубчатой башнею, иль царственным орлом,
Иль белой лилией, — его возница хлещет
Во имя падали бичом, а он трепещет.

Презренный, заключен в коне он ломовом,
Всем, что есть вечного, всем, что казнится в нем,
Впряженный в то, чему с природой должно слиться;
Бессмертный, тащит он свой тлен на колеснице.
О ужас! В день, когда сияет в небесах
Блеск имени его, а вензель на стенах
Сверкает золотом, надменный, величавый;
Когда торжественно над солнцем этой славы
Аббатство Сен-Дени, как черный саркофаг,
Простерло траурный, суровый полумрак,
Где свечи теплятся, горят паникадила,
Как будто на земле небесные светила
Ночь скорбная зажгла для этих похорон;
Когда склоняется пред гробом строй знамен
И новый Боссюэ, в пылу хвалы усердной,
О мертвом говорит, что, правый, милосердный,
Он славен и велик, как мир великий сам, —
Душа, под свист кнута, отвозит плоть к червям.

Итак, мой юный друг, вы не поклонник прозы?
Вы любите стихов властительные грезы.
Что ж, предпочтем стихи. Пускай. Хотя едва ль
Не больше, чем Корнель, искусству дал Паскаль.
Стихи божественно вещают о высоком,
Мыслитель может стать в поэзии пророком.
Но проза Тацита, Вольтера иногда
И человечнее и менее горда,
Не столь возвышенна, но и не так сурова;
И если стих — Глагол, то проза — это Слово.

Тот вечер первых дней апреля
И ты и я
В своих сердцах запечатлели,
Любовь моя!

Мы шли с тобою по столице
Порою той,
Когда на город ночь ложится,
А с ней покой.

И в этот светлый, строгий, чистый
Вечерний час
Все было тайною лучистой
Полно для нас.

Все — звезды окон, лик Венеры
На небесах
И гордый блеск любви и веры
В твоих глазах.

В старинном и глухом квартале
Навстречу нам
Две призрачные башни встали
Над Нотр-Дам.

Хотя над Сеной облаками
Клубилась мгла,
Сверкали волны под мостами,
Как зеркала.

Ползя по отмели, блестела
Вода реки,
Как сонный уж, влачащий тело
Сквозь тростники.

Вдоль берегов прохожих тени
В тиши ночной
Мелькали, словно сновидений
Неясный рой.

И я сказал: «Благословенны
И свет и звук.
Творец гармонию вселенной
Разлил вокруг.

Лучи зари, огонь заката
И утро вновь…
И сердце радостью объято,
Моя любовь!

Пускай вечерний мрак сгустился,
И небосвод,
Как крышка гроба, опустился
На мир с высот!

Пускай Париж, забвеньем пьяный,
Охвачен сном,
И плотным саваном туманы
Лежат на нем!

Пускай сейчас, когда печально
Угаснул день,
И как из урны погребальной
Струится тень,

И ночь покровом плоть и волю
Спешит обвить, —
Живых во тьме от мертвых боле
Не отличить!

Пускай весь мир окован властным
Безмолвьем сна,
Но ты со мной — и солнцем ясным
Душа полна!»

Как этот миг, о дорогая,
Прекрасен был!
Рукой твою ладонь сжимая,
Я говорил,

А ты в молчании внимала
Моим словам
И сердце сердцу отвечало,
Глаза — глазам.

Ты под ресницами таила
Слезу порой.
Потом и ты заговорила
Вослед за мной,

Как эхо эху в древнем храме
Дает ответ,
Как стриж взмывает над лугами
Другому вслед.

Сказала ты: «Люблю и страстью
Своей горда!»
И ярко озарило счастье
Меня тогда.

Часы блаженные летели…
Любовь моя,
Ты помнишь эту ночь в апреле,
Как помню я?