Афанасий Фет - Полное собрание стихотворений

И к жилищу доброй феи
Мчатся робкие мечты:
Из ее оранжереи
Мне ли чудные цветы?

Певцам, высокое нам мило;
В нас разгоняет сон души
Днем — лучезарное светило,
Узоры звезд — в ночной тиши.

Поем мы пурпура сиянье,
Победы гордые часы,
И вечной меди изваянье,
И мимолетные красы.

Но нет красы, значеньем равной
Той, у которой всемогущ,
Из-под венца семьи державной
Нетленный зеленеет плющ.

С безумною отвагою поэта
Дерзаю руки воздевать,
Моля того священного портрета,
Что только Феб умел списать,

Чтоб этот лик воздушный, бестелесный,
Про дальний блеск поведал сам,
И вечный луч красы его небесной
Сиял слабеющим глазам.

Смотрю, завидуя немножко,
На ваш альбом прекрасный я:
Как неизменна эта кошка!
Зачем не кошка эта я?

В стенах, куда внесла Паллада
Оливу девственной рукой,
Теперь духовный мир Эллада
Приемлет от руки иной.

Всю память сердца, радость ока,
Акрополь, ты пленил один, —
И для жемчужины Востока
Оправы чище нет Афин.

Тебя я пуще ждал всего,
Чтоб труд спугнуть отрадной грезой, —
Ты ж остроумья своего
Меня засыпал митральезой.

O rus! — Капуста, бураки,
Индейка, утка, солонина,
Не то из русской же реки
И разварная осетрина.

И вот сижу, понуря лоб,
Постыли музы с Аполлоном, —
Когда б не кашель, — сам давно б
Я прибежал к тебе с поклоном.

Член Академии больной,
Всё порываюсь к прежней цели
И, благодарен всей душой,
Шлю за обещанным мне Paley.

За каждым есть свои грехи;
В одном лишь твердо я уверен:
Хоть и мараю я стихи,
Но книг марать я не намерен.

Итак, склонившись головой,
Прошу прислать мне вашу книжку.
Простите, что Меркурий мой
Заменит тут мою одышку.

Смущаюсь я не раз один:
Как мне писать в делах текущих?
Я между плачущих Шеншин,
И Фет я только средь поющих.

Вот наша книжка в толстом томе:
В своем далеком гетском Томи
По-русски стал писать Назон;
Но без твоих трудов — ей-богу! —
Для армяка забывши тогу,
Неряхой бы явился он.

Бывало, чуть он где споткнется
И на авось опять сошлется,
Славянским духом обуян, —
Ты, приводя к почетной цели,
Уже гласишь, что так велели
Сам Lors и Riese или Jahn.

И вот, оправленный, умытый,
Поэт наш римский знаменитый
Стоит, расчесан, как к венцу.
Чего ж кобенится упрямо?
Пусть отправляется он прямо
С поклоном к крестному отцу.

На днях пускаемся мы в путь;
Хотел бы видеться с тобою,
Но домовой ко мне на грудь
Вновь наступил своей пятою:

То жалкой старости недуг,
Плутона близкая примета! —
Седьмого мчимся мы на юг
И будем мучиться всё лето.

Но, кроме горьких сельских нужд,
Есть на душе еще вериги,
И кто Проперцию не чужд —
Смотри «шестнадцать» в третьей книге.

Тебе доверясь, как отцу,
И смело выйдя на экзамен,
Мы передвинули к концу
Стихи до Quod si от Nes tamen. —

Чудесно! — Этой кутерьмы
Творца нам указал не ты ли?
Но — непривычные умы —
Мы имя автора забыли.

К тому ж пожалуй, не к тому
По середам мы хоть и скучно
И воскресеньям на дому
Глотаем пищу безотлучно:

Как раз сегодня середа, —
Нельзя ль прийти? К чему визиты!
Когда ж не время — о, тогда
Хоть имя автора черкни ты.

Прими и Paley своего, —
Он нас заставил потрудиться.
Что не марали мы его,
Ты в этом можешь убедится.

Чем пышнее ваши розы,
Чем душистей их краса,
Тем томительнее слезы
Затмевают мне глаза:

Разнеслись былые грезы,
Омрачились небеса…
В царстве мрака, в царстве прозы
Все бледнеют чудеса!