Эх, продлить бы разгул! Но взгляни: вянут розаны;
С молоком сизый квас опрокинутый месится;
Великанам на тучах с кофе чашечки розданы,
И по скатерти катится сыр полномесяца.
15 августа 1922
Июльский сумрак лепится
К сухим вершинам лип;
Вся прежняя нелепица
Влита в органный всхлип;
Семь ламп над каруселями —
Семь сабель наголо,
И белый круг усеяли,
Чернясь, ряды голов.
Рычи, орган, пронзительно!
Вой истово, литавр!
Пьян возгласами зритель, но
Пьян впятеро кентавр.
Гудите, трубы, яростно!
Бей больно, барабан!
За светом свет по ярусам, —
В разлеты, сны, в обман!
Огни и люди кружатся,
Скорей, сильней, вольней!
Глаза с кругами дружатся,
С огнями — пляс теней.
Круги в круги закружены,
Кентавр кентавру вслед…
Века ль обезоружены
Беспечной скачкой лет?
А старый сквер, заброшенный,
Где выбит весь газон,
Под гул гостей непрошеных
Глядится в скучный сон.
Он видит годы давние
И в свежих ветках дни,
Где те же тени вставлены,
Где те же жгут огни.
Все тот же сумрак лепится
К зеленым кронам лип;
Вся древняя нелепица
Влита в органный всхлип…
Победа ль жизни трубится —
В век, небылой досель, —
Иль то кермессы Рубенса
Вновь вертят карусель?
12 июля 1922
Все шло — точь-в-точь обыкновенное:
были дома нахлобучены;
Трамвай созвонен с телегой,
прохожим наперекор;
И дождь мокроснежьего бега
ставил рекорд.
Но глаза! глаза в полстолетие
партдисциплине не обучены:
От книг, из музеев, со сцены —
осколки (как ни голосуй!),
Словно от зеркала Г.-Х. Андерсена,
засели в глазу.
Над желто-зелеными лотос-колоннами,
над всякими Ассурбанипалами, —
Вновь хмурился, золото-эбур,
Фидиев Zeus,
И на крае Негдинной — зебу,
малы, как в цейс.
Как же тут стиху не запутаться
между Муданиями и Рапаллами,
Если оппозиции Марса (о наука!) —
раз в пятнадцать лет,
И в Эгейю у старого Кука
взять невозможно билет!
Поэту что ж посоветовать? —
настежь, до наголо помыслы!
Отсчитывай пульс по минутам:
сорок, восемьдесят, сто!
Хотя бы по линзам, выгнутым и вогнутым,
иначе постановило С.Т.О.
Доныне, — пусть проволоки перепутаны, —
мы — охотники по смолы!
Где Октябрь загудел впросонки
человечества, я учу —
Собирать вдоль мировой Амазонки
золотой каучук.
19 ноября 1922
Так бывает в июне. Часы свечерели;
Из-за липы солнце целит сквозь дом;
По дачному парку — мать дочерей ли,
Сводня ль питомиц ведет чередом.
Еще бельмами ламп не запятнались террасы,
Чайный флирт прикрывать иль мигать в преферанс…
И вдруг вижу вокруг шишаки и кирасы…
Если угодно, это — бред, если не смешно, это — транс.
Дощатые дачи (полмиллиарда в лето)
Щетинятся башней рыцарского гнезда;
Стали блестят из-под модного жилета,
Где-то герольда рогом свистят поезда.
А мужик, с кем сейчас столкнулся в двери я,
Из кабачка «Трех бродяг» под утесом виллан…
И в ветре поет, ревет жакерия,
Чу! косы о меч! у! тела на тела!
Так бывает в бреду. Но часы свечерели,
Бициклетам не шаркать, авто не гудеть,
Чтоб в беседках, раздвинув жемчуга ожерелий,
Дачным франтам соседок целовать меж грудей.
8 июля 1922
Стихотворения, не включавшиеся в сборники (1891–1924)
Поэзия («Ты знаешь, чью любовь мы изливаем в звуки…»)
Ты знаешь, чью любовь мы изливаем в звуки?
Ты знаешь, что за скорбь в поэзии царит?
То мира целого желания и муки,
То человечество стремится и грустит.
В моленьях о любви, в мучениях разлуки
Не наш, а общий стон в аккордах дивных слит.
Страдая за себя, мы силою искусства
В гармонии стиха сливаем мира чувства.
18 ноября 1891
Поэзия («Поэзия везде. Вокруг, во всей природе…»)
Поэзия везде. Вокруг, во всей природе,
Ее дыхание пойми и улови —
В житейских мелочах, как в таинстве любви,
В мерцаньи фонаря, как в солнечном восходе.
Пускай твоя душа хранит на все ответ,
Пусть отразит весь мир природы бесконечной;
Во всем всегда найдет блеск красоты предвечной
И через сумрак чувств прольет идеи свет.
Читать дальше