Валерий Брюсов - Том 3. Стихотворения 1918-1924

Любимых книг, заветных лиц
Глаза, страницы, строфы, всклики;
Гирлянды гор, ступни столиц,
Муть моря, плавни повилики…

В земной толпе — я темный дом,
Где томы, тени, сны, портреты;
Эдгаров Янек — я; за льдом —
Ток лавы, памятью прогретый.

Но дом живет, волкан горит,
С балкона — песни, речи, сплетни:
Весенний верх сухих ракит,
В одежде свежей плющ столетний!

Лишь домовой, таясь в углу,
Молчит в ответ пустым гитарам, —
Косясь на свет, смеясь во мглу, —
О прошлом, прежнем, давнем, старом.

Слышу: плачут волны Эльбы
О былом, о изжитом;
Лодки правят, — не на мель бы;
Пароходы бьют винтом;

Слышу, вижу: город давний,
Башни, храмы, скрип ворот.
Гете помнящие ставни,
Улиц узкий поворот;

Вижу: бюргеры, их жены,
Стопы пива по столам, —
Ужас жизни затверженной,
Дьявол с Гретхен пополам.

Там, где Эльбы полногрудой
Два сосца впились в мосты,
Там, задавленная грудой
Всех веков немецких, — ты!

Ты, с кем, два цветка, мы висли,
Миг, над пропастью двойной,
Ты, с кем ник я, там, на Висле,
К лику лик с Земной Войной.

Как странно! Круг луны;
Луг белым светом облит;
Там — ярки валуны;
Там — леса черный облик.

Все, что росло в былом,
Жизнь в смене лет иначит:
Храм прошлых снов — на слом,
Дворец жить завтра — начат.

А лунный луч лежит
Весь в давних днях, и в этом
Былом мертвец межи
Ведет по травам светом.

Ведет, как вел в века,
В сон свайных поселений,
Чтоб в тайны Халд вникал,
Чтоб Эллин пел к Селене.

Что годы! тот же он!
Луг в светоемы манит;
Тот бред, что был сожжен,
Вновь жжет в его обмане.

Как странно! Лунный круг,
Банальный, бледный, давний…
И нет всех лет, и вдруг
Я — с Хлоей юный Дафнис!

Так вот где жизнь таила грани:
Стол, телефон и голос грустный…
Так сталь стилета остро ранит,
И сердце, вдруг, без боли хрустнет.

И мир, весь мир, — желаний, счастий,
(Вселенная солнц, звезд, земель их),
Испеплен, рухнет, — чьи-то части, —
Лечь в память, трупа онемелей!

Я знал, я ждал, предвидел, мерил,
Но смерть всегда нова! — Не так ли
Кураре, краткий дар Америк,
Вжигает в кровь свои пентакли?

И раньше было: жизнь межила
Пути, чтоб вскрыть иные дали…
Но юность, юность билась в жилах,
Сны, умирая, новых ждали!

И вот — все ночь. Старик упрямый,
Ты ль в сотый круг шагнешь мгновенно?
А сталь стилета входит прямо,
И яд шипит по тленным венам.

Я ждал, гадал, как сердце хрустнет,
Как рок меж роз декабрьских ранит…
Но — стол, звонок да голос грустный…
Так вот где жизнь таила грани!

После тех самых путей и перепутий,
Мимо зеркала теней, все напевы в мечтах,
Под семицветием радуги медля в пышном приюте,
Где девятой Каменой песнь была начата, —

Я роком был брошен, где миг всегда молод,
Где опыты стали — не к часу, в тени,
Где дали открыты на море, на молы, —
В такое безумье, в такие дни .

Здесь была наша встреча; но разные видения
За собой увлекали мы с разных дорог:
Рим и мир миновал я, ты — первое предупреждение
Объявляла, вступая в жизнь едва на порог.

Но в оклике ль коршунов, в орлем ли клекоте
Мы подслушали оба соблазн до высот,
Словно оба лежали мы, у стремнины, на локте, и
Были оба бездетны, как стар был Казот.

И в бессмертности вымысла, и в сутолоке хлопотной,
И где страсть Евредику жалит из трав,
Ты — моя молодость, я — твоя опытность,
Ты — мне мать и любовница, я — твой муж и сестра.

Два крыла мощной птицы, мы летим над атоллами
К тем граням, где Полюс льды престольно простер
И над полыми глубями в небе полное полымя
Бродит, весть от планеты к планетам, в простор!

Пятьдесят лет —
пятьдесят вех;
пятьдесят лет —
пятьдесят лестниц;
Медленный всход
на высоту;
всход на виду
у сотен сплетниц.