Александр Кондратьев - Боги минувших времен - стихотворения

Сверкающей сохой он пашет целину.
Валятся в борозду и сосенки и ели,
И радостно вокруг звенят пичужек трели,
Немолчно славящих красавицу Весну.
Лошадка напряглась. Натянуты в струну
Гужи шелковые. О камни заскрипели
Присошки, золотясь. Дух от весенней прели
С земли вздымается… — «А ну, кобылка, ну!» —
Порою слышен крик бодрящий и могучий
Микулы. Никого среди богатырей
Сильнее нет его и никого скромней.
Одетый пахарем, и в лапти и в онучи,
Сам ходит по весне он за сохой скрипучей.
Возлюбленный Земли, он верно служит ей.

Всклокочен и лохмат, с зеленой бородой,
С дубами в уровень, через кусты шагая,
Беззвучно олешняк и ельник раздвигая,
Бредет задумчиво опушкой Царь Лесной.
С корнями вырванной березкой молодой
Помахивает он, а бурых зайцев стая
Послушно прыгает, то здесь то там мелькая.
Их леший выиграл [51] Любя азартные игры, лешие выигрывают друг у друга зверей и стадами перегоняют их из одного участка леса в другой. и гонит пред собой
В свои владения. От радостного смеха
В улыбке расплылся полузвериный лик.
Вот он прислушался. Жены знакомый крик
Домчался, в сумерках разлившийся без эха [52] Голоса «нечисти» и «нежити» не имеют эха («раю»), а сами они – тени. .
И леший вдруг к земле испуганно приник
И скрылся в зарослях калины и ореха…

С оглядкой крадучись, чтоб посланный женой
Медведь не подсмотрел, спешит через болото
Мохнатый лесовик. Пришла ему охота
Хотя одним глазком взглянуть, как под луной
На озере лесном русалки в нас ночной
В тумане кружатся… Волненье и забота
Легли на темный лик, лоснящийся от пота.
И шибче он идет извилистой тропой…
Но вот и озеро. Оттуда заунывный
Напев доносится, манящий и призывный,
Водящих хоровод полувоздушных дев.
И леший слушает тот сладостный напев.
Он высунул язык, вздыхает непрерывно.
Как уголья, глаза блестят из-за дерев…

Хозяину лесов я прихожусь женой.
Известно всякому, что нет другой на свете.
Берлога есть у нас, и в той берлоге дети,
И прижил он их всех до одного со мной.
Пускай бесстыдницы болотные собой
Его пленяют взор, заманивая в сети
Пропахших тиной кос. Лишь только косы эти
Мне в лапы попадут, — такие визг и вой
По лесу полетят, что Мишка брякнет с дуба,
А лисы с зайцами забьются по норам
От гнева моего. И, отомстив мой срам,
В порядок привожу растрепанную шубу.
Медведь залижет мне прокушенную губу
И грудь, где от когтей бесовки виден шрам.

Январской полночью под взмахом топора
Петух затрепетал, с насеста схвачен сонный,
И веник, кровию горячей окроплённый,
В дом дед-ведун несёт. И спешно, до утра,
Все уголки избы, сарая и двора,
Конюшни и хлевов годик окровавлённый
Обходит и метёт. И шепот потаённый
Заклятий говорит душе моей: «Пора
Владычества богов минула. Нет их боле.
Лишь ты да лесовик, да кое-кто есть в поле,
Да кое-кто в воде ещё приемлют в дар
Души загубленной петушьей сладкий пар
Иль гуся или хлеб… Навеки чьей-то волей
С народом связан ты, хотя уж слаб и стар».

Я — тоже бог, и мне принадлежат поля;
Я и велик и мал бываю — как колосья
Иль злаки на лугу. Сам — чёрен, как земля;
Бледней увядших трав висят мои волосья.
Как перепел, меж нив шныряю вкривь и вкось я
И вдоль межи бегу быстрей коростеля,
Но не сломлю нигде ни одного стебля.
А встретятся хмельной Пахом или Федосья,
Что крутит колоски, — так настращаю их,
Что не найдут пути домой они с испугу.
Не порти людям хлеб и нив не мни моих!..
Я лешему сродни. Иду к нему как к другу.
Нас ночью видели бредущими по лугу
К реке, чтобы ловить русалок там нагих…

При таяньи снегов в ночь на Агафьин день
Коровой белою, рыча, бегу по сёлам
И мор скоту несу: рогатым и комолым,
Бычкам и тёлкам, всем — конец! Через плетень
Старухой, грязный хвост свой пряча под подолом,
Переберусь и в хлев незапертый, как тень
Скользнув, посею смерть. И прочь с лицом весёлым
Спешу в соседний двор. Немало деревень,
Где жизни скотские я как траву полола,
Запомнят злобою исполненный мой вид,
Следы моих больших, раздвоенных копыт,
Собак трусливый вой… Лишь лапоть с частокола,
В дегтю намоченный, меня собой страшит
И гонит прочь, когда я обегаю села…