Игорь Северянин - Том 1. Громокипящий кубок

Гулять же по городу, видеть автобус,
  Лицо проститутки, трамвай…
Но это же гадость! Тогда я взял глобус
  И, в грезах, поехал в Китай.

Не правда ль? позорно дать руку тому,
Кто гибнет и верит, что можешь помочь ты…
Позорно и скучно, и странно… К чему —
Когда есть «летучие почты»,
Конфетти и шпоры, и танцы, и лесть?

Вот в том-то и ужас, что все это есть!

Когда же умрет он — бессильный, больной —
И в церковь внесут его прах охладелый,
Ты плакать, пожалуй, посмеешь!.. Иной
Подумает: «слезы души опустелой»…

Будь я мертвецом, я покинул бы гроб,
Согнул бы законов природы кольцо
И все для того, для того это, чтоб —
  Тебе плюнуть в лицо!..

«Смерть над миром царит, а над смертью — любовь!»
Он в душе у меня, твой лазоревый стих!
Я склоняюсь опять, опечален и тих,
У могилы твоей, чуждой душам рабов.

У могилы твоей, чуждой душам рабов,
Я склоняюсь опять, опечален и тих,
«Смерть над миром царит, а над смертью — любовь!»
Он в душе у меня, твой скрижалевый стих:

Он в душе у меня, твой скрижалевый стих:
«Смерть над миром царит, а над смертью — любовь!»
У могилы твоей, чуждой душам рабов,
Я склоняюсь опять, опечален и тих.

Я склоняюсь опять, опечален и тих,
У могилы твоей, чуждой душам рабов,
И в душе у меня твой надсолнечный стих:
«Смерть над миром царит, а над смертью — любовь!»

Каждый вечер вы веете мимо
В темном платье и с бледным лицом,
Как гетера усладного Рима,
. . . . . . . . . .

Я всегда вижу только ваш профиль,
Потаенно-печальный овал
И в Магдалах ли вас, на Голгофе ль,
Только, помню, когда-то знавал.

На меня никогда, никогда вы
Не взглянули, не смели взглянуть:
Вашу память душили удавы,
И медянки окольчили грудь.

И пока полносердно с балкона
Я, лелея, смотрел вам во след,
Богоматери меркла икона,
И дрожал я войти в кабинет:

Мне казалось, что гасла лампада,
И пустел, закрываясь, киот…
Все я ждал, что из росного сада
Кто-то девно меня позовет…

И на миг несказанным обманут,
Я спешил на несказанный зов,
И не видел, как ландыши вянут
От моих недостойных шагов.

За каждую строку, написанную кровью,
За каждую улыбку обо мне, —
Тебе ответствую спокойною любовью
И образ твой храню в душевной глубине.

Не видимся ли миг, не видимся ль столетье —
Не все ли мне равно, не все ль равно тебе,
Раз примагничены к бессмертью цветоплетью
Сердца углубные в медузовой алчбе?…

О, да: нам все равно, что мы с тобой в разлуке,
Что у тебя есть муж, а у меня — жена.
Ищи забвения в искусстве и в науке.
И в сновидениях, и в грезности вина.

Работай и мечтай! читай, переживая!
Живи себе вовсю, отчаянно греша!
Ведь ты же человек! Ты — женщина живая!
Ведь не без тела же — она, твоя душа!

Я тоже не святой… Но со святой любовью
— Благодарю тебя, отвоенный вполне,
За каждую мечту, проникнутую кровью,
За каждую твою слезинку обо мне!

Опять Вы бродите в лесах,
Опять Вы бегаете в поле,
Вы рады солнцу, ветру, воле,
Вы снова в смутных голосах
Очарования и боли.
Опять Вы бродите в лесах,
Опять Вы бегаете в поле.
Я к Вам спешу на парусах
Своих экстазных своеволий,
Плету венки из центифолий,
И сердце — твердо на часах,
Пока Вы бродите в лесах.

Я вас не видел года два,
Но никогда не забываю,
Как выходил встречать к трамваю
И как кружилась голова.
Какие нежные слова,
Какое устремленье к маю!
Я Вас не видел года два,
Но никогда не забываю.
Два раза уж росла трава —
Я уходил к иному краю,
Но все по-прежнему сгораю
Желаньем видеть Вас у рва,
Где не встречал Вас года два!

Вы не видали средь осин
По направленью пятой горки
Сухие сморщенные корки
Того, что было — апельсин?
С другою женщиной, чей сын
Был создан мной на том пригорке,
Вы нас встречали средь осин,
По направленью к пятой горке?
Я спасся, спасся от трясин,
И вот опять один я в норке,
Мой разум ясен, взоры зорки,
И, что поэт опять один,
Вы не слыхали шум осин?