Игорь Северянин - Том 1. Громокипящий кубок

О, греза дивная, мне сердца не тирань! —
Воспоминания о прожитом так живы.
Я на Квантун хочу, в мой милый Да-Лянь-Вань
На воды желтые Корейского залива.

Я в шлюпке жизненной разбился о бурун,
И сердце чувствует развязку роковую…
Я по тебе грущу, унылый мой Квантун,
И, Море Желтое, я по тебе тоскую!..

Запад
Погас…
Роса
Поддалась…
Тихо
В полях…
Ива —
Голяк…
Ветрится
Куст…
Зебрится
Хруст…
Ломок
Ледок…
Громок
Гудок…
Во мгле
Полотно
И склепа
Пятно…

В протяжных стонах самовара
Я слышал стон ее души.
Что было скрыто в песне пара —
В протяжных стонах самовара?
Венчалась ли она в глуши,
Иль умирала дочь Тамара?
Как знать! Но в воплях самовара
Я слышал вопль ее души.

Тому назад всего два года
На этом самом берегу
Два сердца в страсти без исхода,
Дрожали, затаив тоску, —
Два женских сердца… Этой дрожью
Трепещет берег до сих пор…

…Я прихожу подъять свой взор
На море, и у гор подножья
Послушать благостную дрожь,
Потосковать душой пустынной
Вновь о вине своей невинной,
Где правду скрашивала ложь…

Я нежно хотел бы уснуть,
  Уснуть, — не проснуться…
Далеко-далеко уйти,
  Уйти, — не вернуться…

Хотел бы ее целовать,
  Почти не целуя:
Словами, ведь, грубо сказать,
  Как тонко люблю я…

Ни страсти хочу, ни огня,
  И боли слиянья,
Чтоб телом к ней в тело войти,
  Войти без страданья…

Хочу я не тела ее,
  Но лишь через тело
Прочувствовать душу могу
  Всецело…

Мои стихи — туманный сон.
Он оставляет впечатление…
Пусть даже мне неясен он, —
Он пробуждает вдохновение…

О люди, дети мелких смут,
Ваш Бог — действительность угрюмая.
Пусть сна поэта не поймут, —
Его почувствуют, не думая…

Там, где нежно колокольчики звенят
  И при вздохе ветерка поет фарфор,
Еду я, восторгом искренним объят,
  Между бархатных полей и резких гор.

Еду полем. Там китайцы сеют рис;
  Трудолюбьем дышат лица. Небеса
Ярко сини. Поезд с горки сходит вниз.
  Провожают нас раскосые глаза.

Деревушка. Из сырца вокруг стена.
  Там за ней фанзы приземисты, низки.
Жизнь скромна, тиха, убога, но ясна —
  Без тумана русской будничной тоски.

Пасть раскрыл свою, на нас смотря, дракон,
  Что из красной глины слеплен на фанзе.
Я смеюсь: мне грозный вид его смешон.
  Село солнце, спит трава в сырой росе.

Клубится дым при солнце зимнем,
Несется в дебри паровоз;
Причудлив он в хитоне дымном,
В хитоне смутном, как хаос.

Снег лиловатого оттенка
Пылит под небом голубым.
Вдали темнеет леса стенка,
А дым — как снег, и снег — как дым.

Умерла она в пору августа,
Когда зелень трав и дубрав густа,
Когда в воздухе вкус малиновый,
Когда ночь дрожит в тьме осиновой.
Умерла она, ясно ведая,
Что такое смерть, храбро следуя
За давнишними пожеланьями
Молодой уснуть, с колебаньями
Незнакомая… И правдивая,
И невинная, и красивая!..
Умерла она, сделав грустно нам…
К ней путем идем, болью устланным,
На могилу к ней, одинокую,
Как она была, на далекую…
Там помолимся о душе ее:
— Да прославится имя твое!

В моей душе — твоих строфа уст,
И от строфы бесплотных уст
Преображаюсь, словно Фауст, —
И звук любви уже не пуст.

Как в Маргариту юный Зибель —
В твой стих влюблен я без границ,
Но ждать его не может гибель:
Ведь ты — царица из цариц!